– Вы находите жаркое сухим? – встревожилась Лоранс.
– Что ты, что ты, конечно, нет! – хором откликнулись пересохшие глотки.
Это жаркое, прежде чем его есть, следовало бы утопить в океане подливки. Наконец десертом оказался «плавучий остров», завершивший ужин жалким апофеозом. Та часть десерта, которая была собственно «островом», всячески пыталась затонуть, и Марсель, великий острослов, переименовал десерт в «плавучий 'Титаник'».
Брижит колебалась: она уже была не очень уверена, что хочет реализовать свою фантазию. Главное, она не смогла бы утверждать, что это чувственное желание не было всего лишь ответом на мытье окон. То есть жизненно необходимым, по ее мнению, способом восстановить равновесие в паре. По правде говоря, когда она вспоминала все те эротические минуты, проведенные в полумраке ее девственно-отроческой комнаты, когда она ласкала себя еще неуверенно и неточно, в голове у нее витали довольно странные образы. Она воображала мужчину, которого она будет любить и который, из любви к ней, окажется способен на… Нет, не может быть, чтобы подобные вещи приходили в ее голову… У каждого человека есть свои фантазии, повторяла она себе, выпивая еще пунша, который, к счастью, оказался достаточно коварным. Голова кружилась все сильнее, Брижит обретала уверенность, и ее возраставшее желание, похоже, хоть на этот раз не захлебнется в трясине неутоленности…
Она сделала Гектору знак.
И тогда…
Тогда он резко встал и принялся раздеваться. В предвидении предвиденного Гектор надел простую сорочку и брюки без пояса. Поэтому в несколько мгновений он остался нагишом. Ужасно смущенный, он бросил дружеский взгляд на Марселя. Последний, будучи посвящен в ужасную тайну мытья окон, был не слишком удивлен. Зато Лоранс, явно пережимая, прикинулась скромницей (вот уж действительно…), закрыв глаза руками. Член Гектора был довольно коротким и необременительным. Брижит возбуждалась все больше и больше при мысли о том, что все взгляды были устремлены на ее мужчину (Лоранс все-таки убрала руки, чтобы изучить Гекторову анатомию).
– Позволь поинтересоваться, что с тобой происходит? – спросил Марсель.
– Ничего… Просто хотел узнать ваше мнение о моем члене. Об этом я ведь только у друзей могу спросить. Мне очень неловко, но, пожалуйста, будьте откровенны…
– Слушай, ты застаешь нас врасплох…
– Конечно, я понимаю… По-вашему, он маленький?
– Да нет же, дело не в этом, – успокоил его Марсель. – Просто нам особенно не с чем сравнивать. Мне их, кроме своего собственного, немного доводилось видеть… Ну а Лоранс, до меня, может, видела парочку, не больше…
Лоранс чуть не задохнулась. Потом возмутилась:
– Хватит, я нахожу твое поведение совершенно неуместным! Ты пришел к нам на ужин, здесь не клуб по обмену половыми партнерами! Но если тебе необходимо знать, твой член – самый что ни на есть средний, ни больше ни меньше… Никакого интереса не представляет, никакими особенностями не отличается… Мне он кажется чуть увядшим в предмошоночной части…
Она резко остановилась при виде ошеломленных физиономий сотрапезников. Однако очень скоро странность этого мгновения была поглощена общей странностью всего вечера. Ни у кого больше не было сил придавать значение подробностям (если можно так выразиться).
Гектор подстерегал взглядом знак со стороны жены; она наконец позволила ему одеться. После чего они встали и ушли, сердечно поблагодарив хозяев за чудесный вечер. Откровенно говоря, они и не собирались задерживаться после совершения своего теракта. К тому же, как это часто бывает, после предъявления гениталий говорить больше в общем-то было не о чем. Марсель и Лоранс приписали неожиданную экстравагантность поведения своих друзей их недавней поездке в Соединенные Штаты. Американцы обгоняют нас на десять лет, заявил Марсель, и я не удивлюсь, если скоро мужчины станут демонстрировать свои причиндалы после каждой трапезы.
Будущим летом они обязательно слетают в Чикаго.
Итак, фантазией Брижит было, чтобы Гектор публично продемонстрировал свой член. Точнее говоря, ее фантазия состояла в том, чтобы член ее мужа стал предметом обсуждения, чтобы все исследовали его, словно насекомое, под лупой. Ей понравилось растерянное личико любименького. Он проявил такую отвагу, что она готова была мыть окна всю ночь, если бы он только попросил. Каждый сумел осуществить свою фантазию. Наконец-то они стали нормальной парой, как все (уж не приобрести ли им домик в пригороде?). Домой решили возвращаться пешком. Освещаемые луной, они шли, взявшись за руки и встречая на своем пути другие влюбленные пары, которые тоже шли, взявшись за руки. Париж – большой город для всех тех, кто любит друг друга столь обыденной любовью. Полночь. Эйфелева башня мерцала в точности по расписанию; за волшебством всегда скрываются чиновники. И на берегу Сены Гектора интуитивно осенило:
– Разве это и вправду твоя фантазия?
Брижит рассмеялась.
– Ну конечно нет! Никакая это не фантазия. Мои фантазии гораздо проще… Мои фантазии – это заниматься любовью в кино или в лифте… Я просто хотела выяснить, на что ты способен ради меня, из любви ко мне… Да я готова всю жизнь мыть окна, чтобы возбуждать тебя, извращенец несчастный!.. Вот и решила проверить, заслуживаешь ли ты этого… Пошли скорей, мне кажется, у нас дома ужасно грязные окна…
V
Все происходило как в лучшие времена. Гектор захотел повести Брижит в библиотеку вдохнуть запах зародыша их любви. Перед атласом США их руки, естественно, встретятся. У рук нет разума, но есть любовная память. При входе они расстались, чтобы встреча перед книгой оказалась случайной. Брижит вспомнила роман Кортасара, где любовники ходят по улицам, пока наконец не встречаются. Она читала это в день своего восемнадцатилетия, когда гостила на каникулах у своего довольно толстого дядюшки. Проходя мимо всех этих студентов, корпящих над книжками, она соприкоснулась в воспоминаниях со своей юностью. Собственная жизнь показалась ей сюрреалистической, однако при виде всех этих неподвижных затылков она поняла, как сильно любит свою жизнь, выходящую за обыденные рамки. Сюрреализм ее жизни был язычком, щекотавшим ее сердце. Она ускорила шаг, в такие моменты в кино камера устремлена на героиню. И тогда не существует ничего, кроме движения ее ног. Музыка всегда портит такие сцены. Следовало бы запретить музыку при показе женщин, ибо тишина и есть их мелодия.
Они вновь обрели друг друга перед своей книгой и поцеловались перед красными корешками переплетов.
Иногда достаточно немного собственного счастья, чтобы перестать замечать несчастье других. В данном случае было скорее наоборот. Как только Эрнест понял мучения брата, он очень с ним сблизился. В тот день рождения он не поверил в алиби падения на улице (ведь он столько раз был свидетелем терзаний младшего брата). Гектор рассказал ему все. Убедив мужа, что они – самая что ни на есть обычная пара, Брижит избавила его от всякого чувства вины. Теперь он был способен упоминать в разговоре о своем пристрастии к мытью окон. Странная фантазия, подумал Эрнест. Гектор уточнил, что речь идет опять-таки о
– Да ведь ты счастливейший из смертных! – восторженно заявил Эрнест.
Гектор удивился и поинтересовался, неужели Жюстина не удовлетворяет сексуальные потребности своего мужа. Впервые за всю жизнь у братьев завязался разговор об их отношениях с женщинами. Начав говорить о себе, Эрнест принялся заикаться. Образ его удавшейся жизни превратился в некую зыбкую массу, различимую с трудом. Он никогда не позволял себе становиться предметом обсуждения. Если честно, то он просто никогда не встречал человека, годившегося на роль лучшего друга. И тут свежерасцветший младший брат подвиг его на исповедь.
