Корм

нашей стороны было бы полным идиотизмом вернуться на место преступления и найти соответствующие улики. Теперь, когда вы оскорбили наши патриотические чувства, выразили сомнения в нашем здравом рассудке и умственных способностях, мы можем, наконец, продолжить?

Губернатор откинулся назад и, прищурившись, уставился на меня. Я широко раскрыла глаза — попробуем-ка в полной мере применить фирменную силу моих чрезмерно голубых контактных линз. Тейт отвернулся первым.

Прекрасно. Я снова обратилась к сенатору:

— Теперь, когда мы разобрались с нашим маленьким недоразумением, о чем еще вы хотели поговорить на этой сугубо конфиденциальной встрече?

— Мы думали, не лучше ли будет, учитывая сложившиеся обстоятельства… вам четверым отправиться домой.

Надо отдать Райману должное — он выглядел пристыженным.

Я открыла рот от изумления. Рик — тоже. Баффи (странно, но за всю нашу перепалку с Тейтом она не вымолвила ни слова) сидела, молча уставившись на свои ладони.

В конце концов Шон с грохотом встал на ноги:

— Вы что, рехнулись тут совсем?

— Шон… — Сенатор примирительно поднял руки. — Постарайся понять…

— Прошу прощения, сэр, но после подобного заявления у вас нет права ни о чем меня просить, — отрезал брат.

Я, пожалуй, единственная среди присутствующих, понимала, чего ему стоит сдерживаться. Шон редко злится, но уж если на взводе — спасайся кто может.

— Вы не думаете, что мы имеем определенные обязательства перед читателями? И должны закончить нами же начатую историю? Мы участвуем во всей кампании! И не будем, как только ситуация станет чуть более напряженной, дезертировать из страха перед потерями!

— Шон, моя дочь погибла! — Сенатор неожиданно тоже вскочил с кушетки; Эмили осталась сидеть, одинокая и потерянная. — Ты понимаешь, что для нас это не просто история? Ребекка мертва! Правда не вернет ее к жизни!

— Но и ложь тоже, — парировал Рик.

Голос Казинса казался на удивление спокойным, особенно на фоне только что прозвучавшего диалога. Мы все обернулись на него. Рик высоко поднял голову и перевел взгляд с Раймана на Тейта.

— Сенатор, поверьте, я лучше, чем кто-либо, понимаю вашу боль. И понимаю, что тревога подталкивает вас к плохим советам. — Журналист посмотрел на губернатора, который от этого взгляда покраснел и нахмурился. — Что советчики говорят: они гражданские, их надо уберечь от беды. Но, сэр, уже слишком поздно. Это же новости. Отошлите нас — и тут же появятся другие репортеры и начнут разнюхивать эту историю. Прошу прощения, но их вы контролировать не сможете. У нас сложились хорошие рабочие отношения, вы знаете, что мы к вам прислушаемся. А вот прислушаются ли другие? Те, кого будет интересовать в первую очередь сенсация?

— Думаю, мы должны уехать, — сказала вдруг Баффи.

Я обернулась: девушка все еще сидела, уставившись в пол.

— Мы не подписывались на такое. Может, Рик прав, и придут другие, но разве это важно? — Она посмотрела на нас сквозь растрепанную челку и облизала губы. — Хотят погибнуть — это их проблемы. Но я боюсь, и он прав: нам больше здесь не место. Возможно, мы вообще не должны были приезжать.

— Баффи, — изумленно спросил брат, — что ты такое говоришь?

— Шон, это просто история, а всюду, куда мы приезжаем, случается что-то ужасное. — На девушку было жалко смотреть. — Те несчастные в Икли. А потом ранчо. Сенатор, вы прекрасный человек, но это всего лишь история, и нам в ней не место. Мы пострадаем.

— И именно поэтому должны остаться. — Удивительно, но я умудрилась скрыть свое разочарование.

Хотелось ударить Баффи, схватить ее за плечи и потрясти, спросить, почему она настолько слепа и не понимает, как важно для нас донести до людей правду. Особенно после того, через что мы вместе прошли. Но вместо этого я совершенно спокойно обратилась ко всем присутствующим:

— Про все что угодно можно сказать «всего лишь история». Трагедия ли, комедия, конец света — это тоже «всего лишь история». Но самое главное — сделать так, чтобы эту историю услышали.

— Именно из-за такого вот отношения, юная леди, вы и должны уехать, — встрял Тейт. — Мы не можем вам доверять: вы что угодно разболтаете, когда решите вдруг, что «пришло время истории быть услышанной». Ваши суждения не приоритет. Приоритет — национальная безопасность. Не думаю, что вы отдаете себе отчет, какому риску всех нас подвергаете.

— Дэвид… — начал сенатор.

— Прекрасный взгляд на свободу слова, губернатор, — отрезала я.

— Неужели вы верите в подобную чушь собачью? — гневно спросил Шон.

— Есть в этом определенное преимущество, — сказал Рик. — Хороший получится заголовок «Из предвыборного штаба сенатора увольняют честных репортеров, на кампанию опускается завеса цензуры». Рейтинги точно взлетят.

— Рейтинги! Только о них вы…

— Замолчите, — потребовала Эмили.

— …и думаете, о своих драгоценных рейтингах! — Губернатора явно понесло, в его глазах пылало фанатическое пламя.

Конечно, сенатора можно сбросить со счетов, он нашел себе новых врагов. Мы теперь его враги.

— Погибла девка, семья потрясена, кандидат в президенты, возможно, так и не сумеет оправиться от потери, а вас что заботит? Чертовы рейтинги! Можете засунуть их…

Мы так и не узнали, что же все-таки следует сделать с нашими рейтингами. Оглушительно прозвенела на всю комнату пощечина — это Эмили ударила губернатора. Потом воцарилась почти такая же оглушительная тишина. Тейт прижал ладонь к щеке и удивленно воззрился на жену сенатора, словно не мог поверить в произошедшее. Неудивительно. Я и сама не могла, а ведь затрещину-то отвесили не мне.

— Эмили, что… — начал было сенатор.

Она жестом заставила его умолкнуть, а потом нарочито медленно сняла черные очки, не сводя взгляда с губернатора. Лампы светили нестерпимо ярко. Ее зрачки расширились так, что радужки совсем не было видно, глаза из-за этого сделались совершенно черными. Я вздрогнула: мне-то прекрасно известно, как ей сейчас больно. Но Эмили продолжала смотреть на Тейта.

— Ради карьеры своего мужа я буду дружелюбной, буду улыбаться вам на публичных встречах, под прицелом камер или в присутствии невзыскательных репортеров, изо всех сил постараюсь относиться к вам как к человеку, — сказала женщина спокойным, рассудительным голосом. — Но запомните: если вы когда-нибудь еще в моем присутствии заговорите с этими людьми подобным тоном… Если когда-нибудь еще поставите под сомнение их способность к здравым суждениям и состраданию… Я сделаю так, что вы пожалеете о своем участии в этой кампании. Если мне хоть на минуту покажется, что ваши взгляды каким-то образом влияют на моего мужа — не на его драгоценную политическую карьеру, а на него как на человека — я избавлюсь от вас, я вас прикончу. Мы поняли друг друга, губернатор?

— Да, мэм. Вы выразились достаточно ясно, — потрясенно ответил Тейт.

Я тоже была потрясена, как и Шон, судя по виду.

— Хорошо. — Эмили повернулась к нам. — Шон, Джорджия, Баффи, Рик, надеюсь, это маленькое неприятное происшествие не настроит вас против кампании моего мужа. И я говорю сейчас за нас обоих. Мы очень хотели бы, чтобы вы остались и продолжили заниматься тем, чем занимались все это время.

— Миссис Райман, взявшись за эту работу, мы согласились и на плохое, и на хорошее, — отозвался Рик. — Не думаю, что кто-нибудь из нас уедет.

Глядя на Баффи, я бы не была так уверена.

— Эмили, Рик прав. Мы остаемся. Если, конечно, сенатор так хочет?.. — Я вопросительно оглянулась