Шотландии. Первым из них был Джон Лесли, впоследствии епископ Росский и глава католической партии, которая теперь более или менее ограничивалась северо-востоком страны. Лесли был тридцатитрехлетним прелатом и «тонким дипломатом». Он станет послом Марии в годы ее долгого английского плена. Он встретился с Марией 14 апреля и уверил ее в том, что послан графами Хантли, Атоллом и Кроуфордом, а также епископами Абердинским, Морейским и Росским. Он сказал королеве, что все католики Шотландии приветствуют ее как защитницу их веры, и предложил ей вернуться внезапно и высадиться в Абердине, где он сможет гарантировать ей армию, способную разогнать протестантский парламент в Эдинбурге. Это опасное предложение сопровождалось потоками лести, Лесли уверял Марию, что Шотландия с нетерпением ждет ее как нового рассвета. Это, как обычно, подарило ей минуту радости, хотя она мудро отвергла предложение Лесли.
То был вдвойне мудрый поступок, ведь на следующий день она встретила лорда Джеймса Стюарта, которого собрание знати послало, чтобы «узнать настроение молодой королевы».
Мария уверила его, что будет править, постоянно памятуя об их вольностях, и попросила его все подготовить к ее возвращению, которое состоится после коронации Карла IX. Родственники обменялись странными предложениями. Братья Гизы обещали лорду Джеймсу кардинальскую шапку, если он обратится в католичество. Тот, в свою очередь, попытался обратить Марию в протестантизм. Трокмортон уже намекал на это раньше, и Мария отвечала: «Буду с вами откровенна. Я считаю религию, которую исповедую, наиболее угодной Богу; я не знаю и не желаю знать никакой другой. Постоянство подобает всем, в особенности же государям и правителям королевств, и прежде всего в делах религии. Я воспитана в этой религии, и кто поверит мне хоть в чем-нибудь, если я легкомысленно к ней отнесусь?»
Лорд Джеймс напомнил Марии, что теперь в Шотландии по закону нельзя служить мессу, но дал ей лазейку, сказав, что, если она будет присутствовать на мессе в своих покоях, он гарантирует ей неприкосновенность. Обе стороны проигнорировали тот неудобный, но важный с юридической точки зрения факт, что, поскольку Мария не созывала Реформационного парламента и не подписывала его решений, превращая их тем самым в закон, запрет мессы не имел под собой правового основания. Лорд Джеймс закончил свою речь просьбой к Марии даровать ему графство Морей. Повидавшись с Трокмортоном в Париже и с Сесилом в Лондоне и представив каждому из них тщательно отредактированную версию беседы, он вернулся в Шотландию. Мария не доверяла его «особой любви к королеве Англии». Лорд Джеймс не получил от Марии окончательного ответа на вопрос, вернется ли она в Шотландию или останется во Франции.
На самом деле у Марии было несколько вариантов, но каждый из них требовал смиренно принять пилюлю из рук Екатерины, что для представительницы семейства Гизов было немыслимо. Мария знала, что ей вряд ли обрадуются при французском дворе, если она там останется в качестве вдовствующей королевы без всякого политического влияния.
Мария уже имела опыт бесплодного брака и жизни с супругом, к которому она относилась с нежностью, как к младшему и умственно отсталому брату; к тому же он скончался менее чем шесть месяцев тому назад. Планировать второй династический брак означало бы вновь войти в тревожный мир династических союзов, зная, что брак с одним государем неизбежно означает вражду со стороны всех остальных. Она могла получить отсрочку, удалившись в монастырь, а поскольку в числе ее ближайших родственников были два кардинала, великий приор и аббатиса, нетрудно было бы подыскать подходящее место с подобающим королеве комфортом. Но Мария была молода, красива и изящна, с детства привыкла к придворным любезностям и являлась центром притяжения для галантных дворян. Она обожала танцевать, ездить верхом, любила пиры и веселую жизнь в замках Луары. Будучи герцогиней Туренской, она могла бы удалиться в эту прекрасную провинцию, хотя, к сожалению, не в Шенонсо, где каменщики Екатерины как раз возводили новую галерею, и не в Шамбор, по-прежнему остававшийся любимым местом пребывания двора. Амбуаз все еще вызывал жуткие воспоминания, однако там легко можно было подготовить для проживания роскошный дворец с удобными охотничьими угодьями. Впрочем, на Луаре ее соседями постоянно оказывались бы члены королевской семьи. Однако Мария по-прежнему была популярна во Франции, для народа она все еще была
Последним из вариантов было возвращение в Шотландию, страну, о которой она ничего не знала, и о тамошних конфликтах слышала лишь постольку, поскольку они касались ее матери или Французского королевства. С момента отъезда из Шотландии тринадцать лет назад все интересы Марии были семейными или личными. Ухаживание за мальчиком-королем, управление своим двором и угождение дядям счастливо сочеталось с охотой, танцами и выслушиванием изысканной лести поэтов и музыкантов. Мария вряд ли смогла бы назвать более двух городов в Шотландии, она говорила на нижнешотландском наречии, однако это была тайная игра, в которой участвовали она и ее четыре Марии, она не имела представления о религиозных и политических разногласиях, раздиравших ту страну, которой должна была управлять. Что же до воздействия Реформации на Шотландию, то ее это вообще не интересовало, за исключением того, что гугеноты были склонны к мятежам. Мы можем быть уверены в том, что во время визита матери во Францию одиннадцать лет тому назад Марии было сказано, что ее судьба — занять трон Шотландии и ее долг связан именно с ней. В Жуанвилле состоялся семейный совет Гизов, и Марии, возможно, посоветовали вернуться и, по крайней мере на время, признать Реформацию. Отказ от этого означал бы необходимость предпринять прямые действия, отвергнув заигрывания шотландских лордов и каким-либо образом договорившись с Екатериной. Мария неизбежно выбрала путь наименьшего сопротивления, а не тот, что диктовался ее слабым политическим инстинктом.
Сначала ей необходимо было решить семейные дела во Франции, поэтому она отправилась на восток, в Нанси, где жила ее золовка Клод, герцогиня Лотарингская. Здесь вновь засверкали огни празднеств — семейных крестин и помолвок, сопровождавшихся банкетами, балами и, конечно, охотой, а также «всевозможными благородными развлечениями во дворце». Несмотря на все забавы, Мария заболела «трехдневной лихорадкой». То была распространенная форма малярии, при которой приступы лихорадки возвращались каждые три дня на протяжении всего периода болезни. Во время передышек между приступами она смогла добраться до Жуанвилля, где за ней в ожидании ее запланированного возвращения в Реймс на коронацию Карла IX ухаживала ее бабушка Антуанетта де Гиз.
Коронация состоялась в Реймском соборе 15 мая 1561 года в отсутствие Марии, остававшейся в Жуанвилле. Карл IX был еще слабее, чем его покойный брат, а кардинал Гиз и его братья блистали на фоне Екатерины, присутствовавшей на церемонии лишь по просьбе папы. Сам обряд был гораздо менее пышным, нежели тот, что состоялся на восемнадцать месяцев раньше.
Мария вернулась в Париж 10 июня, и ее встретили герцог Орлеанский, король Наваррский, принц Конде и герцог де Гиз. Эта компания гугенотов и католиков ясно указывает на борьбу за власть при дворе Карла; однако все они подобающим образом объединились, образовав свиту Марии, и сопроводили ее в Сен-Жерменский дворец, где она некогда впервые предстала перед королевским двором. Там ее приветствовали Карл IX и Екатерина. 24 июля 1561 года начались торжественные проводы, длившиеся четыре дня и напомнившие Марии о счастливых годах. В ходе торжеств ее восхвалял Ронсар:
28 июня 1561 года Мария покончила со слухами относительно своего будущего, написав в Летингтон
