Путешествие парижанки в Лхасу

Вскоре мы вступили в ущелье и, прельстившись продуктами, лежавшими в наших сумках, присели на поваленное дерево, решив слегка перекусить, но тут появился какой-то человек. Он посоветовал нам не задерживаться в этом месте. По его словам, до ближайшей деревни еще далеко и дорога отнюдь не безопасна: грабители бродят в округе даже днем, и еще больше их следует бояться с наступлением темноты.

Эти сведения полностью совпадали с предупреждениями о том, что в По-юл надо соблюдать осторожность. Поэтому мы отказались от трапезы и тотчас же двинулись дальше, пряча свои револьверы под одеждой и держа их наготове.

Мы добрались до края ущелья после захода солнца. Ущелье выходило на простор, где встречались сразу три долины. Вокруг раскинулись большей частью возделанные поля; селения и отдельные усадьбы виднелись по другую сторону реки, насколько хватал глаз. Желая обрести ночлег, мы перешли через реку по широкому мосту, который связывал главную дорогу, пролегающую вдоль реки По, с дорогой, ведущей в Чё- дзонг, где находился большой монастырь. Именно там местные жители забросали камнями правительственного чиновника из Лхасы.

Крестьяне разрешили нам переночевать в их доме, в помещении, где стоял мельничный жернов.

За исключением крупных населенных пунктов, где производят большое количество муки для торговли, всякая деревенская семья в Тибете мелет зерно сама, по мере своих нужд, с помощью небольшого ручного жернова. Чаще всего эта операция производится в особом помещении, которое содержится в абсолютной чистоте и куда обычно допускаются лишь члены семьи и слуги, чтобы присутствие посторонних не осквернило это место[127].

Хозяева принесли нам немного сухого навоза, для того чтобы развести костер, но отказались дать или продать достаточное количество топлива, дабы мы могли сварить себе еду. Мне пришлось снова отправиться к реке за хворостом, который течение выносит на берег во время паводка, хотя уже сгущались сумерки и стало почти совсем темно.

Вернувшись в дом, я застала у Йонгдена нескольких посетителей, которых по-прежнему интересовала судьба гонца чиновника и людей, посланных за ним в погоню.

Вслед за ними появились другие крестьяне. Они пришли за зерном, чтобы накормить еще одну ватагу мятежников. Нам не назвали места, где они собрались, и не посвятили нас в дальнейшие планы патриотов. Очевидно, восстание разрасталось. Наутро отряд вооруженных людей явился к ламе с требованием провести еще один сеанс мо. Ситуация изменилась: чиновник сумел бежать из Чё- дзонга и укрылся в другом монастыре, расположенном в Сунг-дзонге.

Когда повстанцы ушли, мы стали совещаться. Йонгден считал, что следует отказаться от намеченного похода в Чё-дзонг, который лежал в стороне от нашего пути.

Как водится в Тибете, по всей местности, должно быть, рыскали шпионы обеих сторон. Крестьяне и приближенные начальников были начеку; они могли принять нас за лазутчиков либо взять на подозрение и так или иначе навлечь на нас неприятности. Поэтому мы решили воздержаться от посещения Чё-дзонга, дабы не ставить под угрозу свое дальнейшее путешествие, снова перебрались через реку и, прибавив шагу, постарались поскорее миновать Сунг-дзонг и территорию, охваченную восстанием.

Превосходное мнение о жителях По, сложившееся у нас после предыдущих встреч, сохранялось не более дня.

В тот же вечер, выйдя из длинного ущелья, мы вновь оказались в очень открытой местности. Горы неожиданно отодвинулись далеко от реки, и между ними образовалось пустое пространство, заселенное местными крестьянами. В полях виднелись фермы, разбросанные там и сям. Мы заметили также два-три разрушенных дома, стоявших почти у обочины дороги, и я подумала, не заночевать ли нам в одном из них. Но Йонгден возразил, что огонь, который мы зажжем, привлечет внимание здешних жителей и ночью к нам могут нагрянуть незваные гости.

Я уступила, признав его правоту. Раз нельзя было разбить лагерь отдельно, поблизости от людей, оставалось попросить у кого-нибудь приюта. Тут-то мы лучше познакомились с гостеприимством обитателей По.

Когда мы подошли к ближайшей усадьбе, нас увидел юный пастух. Он тотчас же бросил своих животных и помчался к дому, чтобы предупредить хозяев о нашем приближении. В тот же миг двери и окна захлопнулись, как по мановению волшебной палочки, и никто не ответил на наши призывы. Вся эта сцена была разыграна столь стремительно и от нее веяло таким простодушием, что я едва удержалась от смеха. Однако моему персонажу не пристало веселиться при подобных обстоятельствах, поэтому я состроила огорченную мину и направилась к другой усадьбе.

— Мы напрасно выбрали такой убогий дом, — сказал мне Йонгден, когда мы отошли от усадьбы. — Наверное, живущие в нем люди сами недоедают и боятся нищих, потому что не могут ничего им дать. Но они делают вид, что не слышат просьб о помощи, ибо тот, кто отказывает странствующему ламе в подаянии, совершает очень дурной поступок. Вы заметили, как ловко они закрыли двери и ставни, даже не выглянув на улицу? Возможно, один из них сказал другим: «Ба, вот еще один бездельник из тех, кто подделывается под лам-нескорпа, чтобы обмануть слишком доверчивых хозяев».

Таким образом эти хитрецы надеялись избежать греха. Разве они не ведали, что настоящий лама стучится в их дверь? Какая великолепная уловка!

Мы решили попытать счастья в другом месте.

В доме шугпо[128] не стали закрывать двери и окна, но пять больших собак окружили нас с яростным лаем, показывая клыки. В то время как я удерживала их на расстоянии при помощи своей палки, окованной железом, Йонгден взывал к милосердию, стараясь перекричать лай собак.

Сначала никто не отозвался, затем на плоской крыше стойла показалась молодая женщина и задала нам множество вопросов, даже не подумав унять собак. Йонгден отвечал ей с ангельским терпением, а я продолжала сражаться с животными. Наконец, удовлетворив свое любопытство, женщина вернулась в жилые покои на втором этаже, чтобы передать нашу просьбу хозяину. Десять минут спустя она снова вышла к нам с отрицательным ответом: непо отказался впустить нас в дом.

Тибетцам, как и большинству людей во всех странах, присуще стадное чувство. Путник, которому один крестьянин отказал в приюте, может быть уверен, что и другие жители деревни, узнав об этом, захлопнут перед ним дверь. Нам не следовало рассчитывать на удачу по соседству с домом хозяина сторожевых собак.

Итак, мы смирились с тем, что придется идти еще час или два и провести ночь в лесу, но, проходя мимо последней усадьбы красивого вида, расположенной на краю возделанных полей, мы увидели женщину, которая стояла у двери хлева и следила за тем, как животные возвращаются в стойло. Воспользовавшись удобным случаем, Йонгден попросил разрешения переночевать в ее доме. Пока он говорил, в одном из окон над нашей головой показалась другая женщина, и мой сын возобновил свои мольбы.

Как и в других местах, требовалось согласие непо, и крестьянка заявила, что сейчас спросит у хозяина.

Последовало новое ожидание. Затем та же женщина вышла на порог с тарелкой, полной тсампа. Крестьянин посылал нам угощение, но не хотел нас принять.

Я не настаивала, но Йонгден заупрямился.

— Мы не нуждаемся в тсампа, — пояснил он, — а лишь просим приютить нас. Мы будем есть свои припасы и не станем никому докучать просьбами о подаянии. Предоставьте нам только нестсанг[129].

Женщина снова поднялась на второй этаж, унося тсампа, и то, что мы отказались от милостыни, видимо, произвело хорошее впечатление на непо, ибо нам разрешили войти. Нас провели в богато обставленную, очень чистую комнату, что характерно лишь для домов зажиточных тибетцев. Служанка развела огонь и положила большую вязанку дров у очага.

Наше мнение о жителях По, упавшее до предела, снова несколько поднялось.