Путник казался спокойным и хорошо воспитанным человеком. Он расстелил вдали от нас, в другом конце комнаты, коврик, заменявший ему постель, и подошел к очагу, чтобы приготовить себе чай.
Йонгден вежливо пригласил его присоединиться к нам, так как наш суп был уже готов и затем мы также собирались пить чай. Лама согласился, но выложил из сумки хлеб и другие продукты, чтобы внести свою лепту в общую трапезу. Затем он сел рядом с нами и принялся есть.
Тибетский обычай требовал, чтобы я оставалась в стороне от мужчин, и, воспользовавшись этим, я принялась наблюдать из своего темного закутка за незнакомцем, сидевшим у огня.
Однако, за исключением этого предмета, имеющегося в распоряжении всякого тантристского ламы, у нашего нового знакомого не было ничего общего с загадочным человеком, столь неожиданно возникшим перед нами в лесу.
Обменявшись с Йонгденом вежливыми приветствиями и по традиции расспросив его о родных краях и странствиях, путник показал себя незаурядным знатоком провинции Кхам.
Поначалу я молча сидела в стороне, в соответствии со своей ролью, но через некоторое время, видя, что Йонгден невнимательно слушает тонкие рассуждения своего ученого собрата, и не желая упускать возможности прояснить интересовавший меня вопрос, я позабыла об осторожности и вмешалась в разговор двух лам.
Казалось, что незнакомец нисколько не удивился, что какая-то жалкая нищенка обладает незаурядными для женщин и мирян этой страны знаниями. Возможно, его настолько захватила тема беседы, что он уже не обращал внимания на собеседников.
Мы засиделись далеко за полночь, приводя по памяти цитаты из старых текстов и комментируя их, а также вспоминая толкования известных авторов. Я была в восторге.
Однако за ночь мой востоковедческий пыл угас, и, проснувшись наутро до того, как рассвело, я почувствовала себя более чем неуютно.
Мало того, что меня узнал таинственный
Предаваясь этим малоприятным мыслям, я поднялась к Темо-ла, оставив странствующего философа досыпать в сером доме, отчего-то внушавшем мне тревогу.
Дорога, покрытая у вершины горы толстым слоем снега, тем не менее была удобной, и мы без труда преодолели перевал. Спуск через лес по направлению к Брахмапутре был чрезвычайно долгим. Мы позволили себе лишь короткую передышку, и все же стемнело прежде, чем нам удалось добраться до первых домов Темо.
Решив, что здешние крестьяне уже заперли двери и уснули, мы поставили свою палатку в уединенном месте. Неподалеку оказались дрова, и, притащив часть топлива в свой лагерь, мы смогли развести большой костер. Было довольно холодно, но, положив догорающие поленья перед незадернутым входом в палатку, мы надеялись, что наши ноги не замерзнут.
Ночь прошла спокойно, и я проснулась поздно, вернее, мне приснилось, что я проснулась на рассвете и увидела перед собой ламу. Этот человек не был похож ни на непостижимого
—
При этом он насмешливо-добродушно улыбнулся и прочитал с нарочитым пафосом строку одного из моих любимых стихотворений: «
Я хотела ему ответить, но тут и в самом деле проснулась. Лучи восходящего солнца падали мне на лоб, и я увидела сквозь откинутые полы маленькой палатки открытое пространство, за которым вдали сверкали золотом крыши монастыря Темо.
Добрый дух, очевидно сопровождавший нас во время этого путешествия и устранявший все препятствия, возникавшие перед нами, в очередной раз оказал мне услугу, направив Йонгдена к дому, где он сразу нашел и провизию и одежду, которая ему требовалась. В самом деле, он должен был приодеться. Его монашеское платье превратилось в лохмотья, и, с тех пор как мы вышли из леса, он ужасно дрожал от холода по ночам.
Костюм, который он купил по случаю, был слегка поношенным, но сшитым из добротного сукна темно-гранатового цвета, полусветского покроя, из тех, что носят в дороге ламы. В этом одеянии мой спутник походил на зажиточного паломника, чей наряд износился за время пути. Добрый продавец милостиво преподнес ему также козью шкуру, которая могла служить подстилкой. Это была уже роскошь! До сих пор Йонгден спал на голом полу.
В Темо я узнала новость, которая произвела на меня удручающее впечатление. Пенчен-лама из Ташилумпо[154] якобы сбежал из своей резиденции, и за ним в погоню отправили солдат, которые должны были его задержать… Люди, сообщившие нам об этом, не знали, чем все кончилось.
Я гостила у Пенчен-ламы, как было сказано в предисловии к этой книге, и он относился ко мне весьма благосклонно. В течение ряда лет его мать, с которой я переписывалась, неизменно присылала мне в начале каждой зимы чепец из желтой парчи и пару войлочных сапог, которые она самолично украшала вышивкой.
Каким же образом могущественный духовный наставник Шигадзе стал беглецом? Я знала, что его отношения с лхасским двором были порой далеко не сердечными. Говорили, что его симпатия к Китаю и антимилитаристская позиция были не по нраву правителю Тибета. Мне было также известно, что несколько раз на него налагались взыскания в виде больших налогов, но мне и в голову никогда не приходило, что ему придется покинуть Тибет, где его почитают как воплощение чрезвычайно возвышенной души, именуемой
Впоследствии я узнала подробности разыгравшейся чисто восточной драмы и вкратце изложу их, ибо, возможно, это заинтересует некоторых моих читателей[156].
С годами неприязнь Далай-ламы и проанглийски настроенной части двора по отношению к Таши- ламе усилилась. Хотя он уже выплатил немало налогов, ему приказали обложить свою провинцию новыми пошлинами. Люди, предоставившие мне эти сведения, говорили, что чиновники, посланные за деньгами, не смогли собрать нужной суммы, и Таши-лама предложил Далай-ламе отправить его в Монголию, где