сутки пребывания в Томске обзавелся арендованным у какой-то вдовы небольшим флигельком, где организовал прием жалоб от обиженных чиновниками людей.
Там же нашлась отдельная комнатка для Василины, задорно тратившей мои деньги на выписывание всей прессы, хоть с какой-нибудь периодичностью издававшейся в империи. Газеты с журналами начали доставлять, только когда с Томи сошел лед и открылось устойчивое паромное сообщение с левым берегом. Зато сразу много. Девушке пришлось воспользоваться моим предложением и привлечь к сортировке нескольких девочек из Мариинской гимназии.
У меня тоже появился стол, за которым мальчики из Томской мужской гимназии могли делать домашнее задание, пока их услуги в качестве посыльных мне не требовались. Кстати сказать, за право оказаться в моей приемной среди пацанвы разгорелось настоящее соперничество. Хотя управление гимназии и проводило первоначальный отбор по установленным мной параметрам – дети должны были относиться к малоимущим семьям, быть физически здоровыми и демонстрировать устойчивое прилежание к наукам. Взамен мои быстроногие посыльные получали до полтины в полдня, помощь и консультации в учебе и право гордиться собой. Карбышевым были заказаны у гравера несколько специальных нагрудных знаков, удостоверяющих право пацанов передавать записки или вести от моего имени. Особо отличившимся позволялось этот знак носить не только в часы работы, а и дома и в гимназии.
Крестьянскому сыну Пашке Кокорину, добившемуся этого права первым из детей, знак вручали в столь торжественной обстановке, и воспринято это было настолько серьезно, что даже мое сердце прожженного циника дрогнуло. Короткостриженый, веснушчатый и курносый тринадцатилетний парнишка с торжественным лицом – как живое воплощение тех людей, земляков, ради которых, собственно, все мною и затевалось. Может быть, в тот миг впервые в жизни я взглянул в глаза народа не как статистических единиц, а как сообщества живых людей. Эта мысль так потрясла, что до конца дня дела валились из рук и ни о чем другом я даже думать не мог.
Кстати, Пашка оказался родным братом Михаила Кокорина, прославившегося год назад на весь Томск, убив забежавшего в город волка. Семейка, видно, та еще. Ничуть не сомневался, что еще не раз услышу эту фамилию.
Так вот. Все началось с бумажного водоворота, в котором 'добрые' подчиненные пытались меня 'утопить'. Бoльшую часть предложенных к рассмотрению дел я завизировал и передал в производство. А так как дел этих оказалось чрезвычайно много, пришлось коварным чиновничкам забыть о завершении рабочего дня в четыре часа. Начальник хозяйственного отделения, в мое время называемый завхозом, пришел даже просить как-то сократить нагрузку на писарей, 'ибо свечи жгут без меры, окаянные'. Отказал. За что боролись, на то и напоролись! А свечных заводиков в одном Томске уже больше десятка.
В одной из сводок, касающихся объема товарооборота Иркутского тракта, обратил внимание на упоминание некоего Тюменского купца Юзефа Адамовского, обладающего государственной привилегией на пароходное сообщение по рекам Кеть и Чулыму. Оба водных пути вели в Енисейскую губернию, правда, до Красноярска не доходили. Заинтересовался. Первая ветка железной дороги, по моему замыслу, должна была связать Томск со столицей соседнего региона, а оказывается, нашелся уже человек, занявшийся развитием этого транспортного маршрута. Причем по рекам.
Варежка с Карбышевым получили новую фамилию к списку. Через день штабс-капитан принес пухлую папку…
И вновь просто обязан сделать небольшое отступление. О папках. Согласитесь, к хорошему быстро привыкаешь. Жили себе семьдесят с лишним лет без немецкой канцелярии, а когда она появилась, на древние папки-скоросшиватели и смотреть перестали. Мультифоры, док-паки, всюду лощеный пластик и импортные этикетки. Красиво и удобно.
Здесь же дела сшивали нитками и переплетали в мастерской. Закрытые дела выходили в архив этакими доморощенными книгами с толстенными картонными корками. Пока же дело оставалось в производстве, бумаги просто вкладывались между картонками. Жуть. Отправил пацанву за куском медной проволоки, клеем и тонким картоном. Когда все было доставлено, за пять минут научил деток склеивать запчасти в некое подобие скоросшивалки. Жаль, конструкцию дырокола вспомнить не смог. Пришлось толстым шилом обойтись. Но и то мое 'изобретение' произвело настоящий фурор. Записал себе в блокнотик: '
Но, похоже, до жандармского управления новшество дойти еще не успело. Афанасьев припер прямо- таки какого-то бумажно-картонного монстра. Бумажки торчали так и сяк, благо офицер не слышал комментариев Геры на явление этого 'чуда' охранной бюрократии.
Адамовский оказался невероятно интересным персонажем. Над его досье я просидел несколько часов, делая обширные выписки. Частью в свой архив, частью в тактическую напоминалку. Кое-что пошло и в карманный блокнотик. Например, один из главных акционеров созданной поляком транспортной компании, гоф-медик двора его императорского величества Павел Иванович Круневич. Придворный лекарь – поляк. Если мне нужен был знак с Небес – то что это, если не знак? Скелет плана спасения жизни наследника престола стал обрастать плотью.
Сам же Юзеф был из бывших ссыльных. Отсюда и пристальное внимание к его деятельности со стороны жандармерии. Отбыв свое за участие в бунтах в первой трети века, отправился было на родину, в Царство Польское. Ненадолго. Вернулся в Сибирь. Где взял деньги – непонятно, но почти сразу по возвращении заказал у англичан Гукса и Гуллета на их верфи в Тюмени двадцатипятисильный пароход. Двумя годами после они же построили и шестидесятисильный буксирный тягач.
Довольно много в папке содержалось документов, посвященных вопросам переросшего в открытую вражду соперничества с Дмитрием Ивановичем Тецковым. Это тем городским головою, огромным гризлиподобным мужиком, внесшим в Фонд взнос от всех торговых людей губернской столицы. Внес, кстати, переводным векселем, зато сразу на двадцать пять тысяч рублей ассигнациями. Капитал Фонда приближался к ста тысячам. По Томским меркам – огромная сумма.
В общем, Тецков, сам владелец пароходной компании, предложил Адамовскому объединить силы и совместно осваивать восточное направление. На что поляк, как значилось в рапортах наблюдателей, 'ответил презрительным отказом'. Чем не повод для вражды?
Медведь – вообще животное сильное и коварное. Огорченный медведь – страх и ужас тайги. Вот сибирский медведь Тецков и принялся 'воевать' с истинно медвежьим коварством. Специально посланные вдоль реки люди скупали приготовленные для пароходов Адамовского дрова, и командам поляка приходилось самим заниматься рубкой или ждать неделями, пока к берегу доставят готовые. Те поленницы, которые заготовлялись специально для строптивца, — сжигались 'неизвестными'. Только в прошлом году вместо четырех запланированных ходок по маршруту Томск – Тюмень 'Благодать' смогла совершить лишь три, а более мощная 'Уфа' – всего две. Меж тем 'Комиссионерство сибирского буксирного пароходства' – компания Тецкова с группой товарищей – благоденствовало. Построили три пристани с пакгаузами – в Томске, Тюмени и на Ирбите. На английской верфи купили третий пароход, 'Святой Дмитрий' и четыре больших баржи. Что интересно, 'Дмитрия' заказал Адамовский, но платить по счету отказался. Бесхозное судно тут же прибрали 'комиссионеры'.
Только создавалось впечатление, что у бывшего ссыльного может быть открыта бесконечная кредитная линия. Он подает прошение о дозволении строительства канала или железной дороги между верховьями Кети и Енисеем и заявку на привилегию на его использование. Согласно приложенным сметам, строительство это должно было обойтись акционерам компании Адамовского в полмиллиона рублей. Каково?!
Данными по грузопотоку между столицами двух сибирских губерний чиновники охотно пользовались, но и в привилегии, и в разрешении на строительство поляку отказали. Интересно все-таки, откуда он намеревался брать деньги, если даже инженерные изыскания по Кети, едва начавшись, тут же и заглохли от недостатка средств?
Война между двумя крупнейшими транспортными компаниями региона обещала продолжиться и в навигацию этого года. Но я вовсе не желал банкротства ни одной из них. Семь пароходов – как олицетворений прогресса – было явно мало на несколько тысяч верст водных путей. Я посчитал своим долгом предпринять усилия к примирению соперников, а для этого нужно было поговорить с
