лежали несколько потрепанных тростниковых циновок достаточно небрежного плетения. Постельные, стало быть, принадлежности. Стоял навес у сложенной из слоистых булыжников стенки повыше человеческого роста, так что от свежего ветра с реки мы были защищены. А вот от вездесущего комарья… Забыл сказать, антикомариные амулеты, как только мы вышли из лесу, работали с колоссальными сбоями, так что по вечерам приходилось поскорее нырять в палатку. Иногда прихватив с собой ужин. Уж больно злые были кровососы. Оставалось надеяться, что тут, на верхотуре, их поменьше будет. И что местный владыка защищает своих подданных от мелких вампиров.
Впрочем, сам дворик был обустроен вполне цивилизованно. В центре высился круглый каменный резервуар с водой, из стенки которого торчал самый настоящий кран — примитивный, будто у старинного самовара, но вполне действующий — и помыться можно, и воды для готовки набрать. А у обрыва был оборудован великолепный (особенно для того, кто давно скитается по лесам) туалет. И не 'системы Сортира', а настоящий, с унитазами. К сожалению, без кабинок, обеспечивающих уединение. Правда, все эти подробности я выяснил позже. Потому что наш кудлатый провожатый, мельком показав нам 'номер', тут же направился к пристани. Пришлось топать за ним.
Наш 'Тигрисик' обнаружился внизу, между двух дощатых причалов, под бдительной охраной двух кадров явно гномского происхождения. Они изо всех сил ели глазами сваленные на палубе велосипеды. Видать, очень хотели поковыряться в незнакомых железяках, да приказ не велел. Ну что ж, в знании психологии Князю не откажешь. Такие стражи глаз с охраняемого добра не спустят — любопытство не даст.
Разбойный конвоир обменялся с гномами парой фраз, но так тихо, что я ничего не разобрал. Две пары глаз тут же уставились на нас с не меньшим любопытством, чем раньше на велосипеды — как же, повелители 'шайтан-машин' пришли. Но ни одного вопроса не последовало. Дисциплинка тут у них.
Провожатый махнул рукой в сторону лодки и пробурчал что-то невразумительное про 'вещи' и 'ночь'.
— Брать мало-мало, — вполголоса по-русски сказал мне Сайни.
Понял, не дурак, дурак бы не понял.
Копаться в сумках пришлось долго, тем более, не хотелось вытаскивать их на причал — во избежание. А на качающейся палубе распаковывать их было не слишком-то удобно. Взяли только по спальному мешку на брата, трофейный котелочек (бросить не жалко будет, если что) и еще кое-какие мелочи. Соль, например, и прочие травки-приправки, собранные хозяйственным Сайни по берегам.
Гномы, да и конвоир тоже, рисковали остаться без глаз — так они их пучили, глядя на пряжки- трехщелевки и прочую продвинутую рюкзачную фурнитуру. Еще бы: потянул за кончик ремешка — и затянул мешок. Ни узлов вязать не надо, ни дырочек в ремне ковырять. По молчаливому настоянию почтеннейшей публики я медленно, напоказ, выдернул из пряжки ремешок, покрутил ее, чтоб лучше было видно, а потом заправил его обратно и затянул сумку.
Подхватив барахло, мы принялись карабкаться вверх, что без тренировки удовольствия не доставляло. Дорога крутая, узкая и скользкая. Фортификаторы строили, так их и эдак. Понятно, что их задача — максимально испортить жизнь недругам. Но при этом достается и своим. Причем враги по этой тропке если и будут ходить, то редко-редко, может быть, совсем никогда. А вот своим мучаться каждый день. Сайни на это небось сказал бы, что не 'мучатся', а 'тренироваться'. Кстати, он же тут уже поднимался, да еще и незаметно, меня спасая. Железный человек, честное слово. Терминатор 3,14…
Возвращаясь обратно, мы завернули на хозяйственно-бытовой двор. Он же — склад и кухня, судя по запахам сырой и вареной рыбы. То еще сочетание, непривычного человека с ног валит. Нам торжественно вручили по свежей рыбине, уже чищеной и потрошеной (видать, к засолке или еще какой консервации готовили). Кладовщик, кажется, пытался бурчать по поводу того, что у него продукты изымают. Разбойник шикнул на него, и тот заткнулся. Но никаких приправ и прочих пищевых излишеств к рыбе не предложил, хотя у него явно были — пряные ароматы засолочной щекотали носоглотку даже сквозь вездесущий рыбный 'штын'. Зато выделил по вязанке дров на брата. Тоже не слишком щедрых. Ну и ладно, обойдемся.
На одной площадке с нами, под другими навесами, квартировали местные солдатики. На удивление нелюбопытные и неразговорчивые. Ни сами к нам не подошли, ни на попытки Сайни завязать разговор не реагировали. Причем мы им были не просто безразличны, а словно бы неприятны. Хотя чем мы их умудрились обидеть, ума не приложу.
Тяжелые взгляды время от времени буравили спину и портили аппетит. Но окончательно испортить его все равно не могли, уж больно день выдался беспокойный.
Поэтому мы на них махнули рукой и принялись куховарить. Я разложил костерок, благо кострище среди закопченных камней уже имелось. А Сайни умело распял рыбу на деревянных рогульках (успел срезать во время подъема, когда поворот на пару секунд скрыл нас от глаз провожатого), натерев ее предварительно солью и нашпиговав травками. В общем, на ужин у нас предполагался рыбный шашлык. Все лучше, чем вареная рыбятина с 'таком' — после ароматов на кухонном дворе она бы, чего доброго, и в рот не полезла бы.
— Ну? — спросил я, наконец, когда рыба была съедена и запита кипяченой водой с какими-то душистыми листиками.
— Что 'ну'? — мрачно переспросил Сайни, оглядываясь вокруг. Но в радиусе трех-четырех метров от нас никого не было, а говорили мы достаточно тихо.
— Да уж понятно, что. Ты явно местного хозяина знаешь. И он тебя. Чего нам от него ждать? И что это за история про королей и шутов? Что, наконец, делать дальше — торчать в этом импровизированном замке, подбивая его хозяина на освободительный поход, или по-тихому смыться и попытаться самим освободить детей?
— Вон сколько вопросов. Ты думаешь, я знаю на них ответы?
— Думаю, на некоторые — знаешь.
— Ни чьерта я не знаю! — вдруг выругался Лелек, и я сообразил (наконец!), что последние часы дались ему ой как нелегко. Один только рейд по моему спасению чего стоил! А я, бревно эдакое, даже не поблагодарил.
— Извини. И спасибо. Ты, кажется, мне жизнь спас.
— В конце концов, это моя работа, — невесело усмехнулся в бороду Сайни. — Мы на то поставлены, чтобы, значицца, покой и благополучие беречь.
Хотя я не столь хорошо, как хотелось бы, знал здешний язык, стилизацию под 'простого мужичка' уловил. Сам виноват, между прочим — в свое время несколько раз передразнивал в присутствии Сайни манеру говорить разных людей — то Бержи, то Лиины. Ему развлечение тогда явно понравилось, но повторять его при мне он не спешил. А теперь, видать, время пришло.
— Да и не факт, что именно жизнь, — прервал поток моих воспоминаний Лелек. — И не факт, что спас. Так, попытался…
Обнадежил, нечего сказать.
— Вообще же, в таких, как наш, походах с главной надеждой на Госпожу Удачу спасение жизни друг другу — это штука едва ли не повседневная. Я тебе уже говорил — привыкай.
— Хочешь сказать, что в следующий раз мне придется по стене лезть с арбалетом в зубах? Так я не умею, и зубы не настолько крепкие.
— Может, и придется. А необходимость, как ты сам говоришь, лучший учитель. Впрочем, я думаю, ты отчудишь чего-нибудь похлеще. Из своих штучек, здесь невиданных. Вроде недавнего поедания рыбы палочками. Ну, скажи, кто тебя просил выпендриваться?
— Не знал, что у вас этого не умеют. Да и потом, мое нездешнее происхождение любому за две лимы видно. А наш кораблик, груженый великами — тоже не самое распространенное явление в здешних местах.
— Тоже верно.
Мы оба бродили вокруг да около и сбивались на посторонние темы, не решаясь заговорить на главную. Лелек знал что-то, а я чувствовал, что это 'что-то' — достаточно неприятная вещь.
Наконец, Сайни еще раз оглянулся, доел кусочек рыбы и лениво откинулся на спину. То есть со стороны это выглядело именно так. А в итоге его голова оказалась надежно укрыта за столбом навеса и словно случайно встопорщивщейся гробом циновкой. 'Чтоб по губам не прочли', догадался я.
