наркотиками, и поскольку обвинение не смогло доказать, что он приобрел ЛСД нелегально, дело было закрыто в 1977 году. Лэингу возвратили стоимость наркотика – 500 фунтов стерлингов. Он приписал этот странный эпизод тому, что выступил свидетелем защиты по делу одного скомпрометировавшего себя политика. В 1977 году к Лэингу пришел детектив, инспектор Дик Ли, который в 1974-1977 годах возглавлял расследование заговора с целью производства ЛСД на ферме в Уэльсе. В дальнейшем наркотик должны были вывозить через Англию, а само расследование было отражено в книге «Операция Джули» (1978). Ли рассказал, что главными подозреваемыми был Лэинг и еще один психолог.
Согласно Закону о злоупотреблении наркотиками от 1971 года ЛСД в Британии классифицировалось как вещество класса А, куда входили также героин и другие опиаты. Его незаконное хранение наказывалось тюремным заключением до семи лет. В Финляндии, Франции, Германии, Греции, Ирландии и Италии ЛСД также входил в список наиболее опасных наркотиков. Такие законодательные акции не соответствовали особенностям этого вещества. В 1973 году окончательный отчет Национальной комиссии США по марихуане и злоупотреблению лекарственными веществами гласил, что ЛСД не вызывает жесткой зависимости, что ее употребление носит возрастной и временный характер и что люди, находящиеся под влиянием наркотика, обычно ведут себя так же, как и нормальном состоянии. Строгость наказания за употребление и хранения ЛСД не сократила его поставки, спрос на него со временем упал, потому что наркотик вышел из моды. В 1975 году французский историк Мишель Фуко приехал в Долину Смерти, чтобы испытать на себе галлюциногенное воздействие ЛСД. Он писал, что единственное, с чем можно было сравнить полученный опыт – это секс с незнакомкой. «Контакт с чужим телом приносит такое же ощущение истины, которое испытывал я». Фуко принимал наркотик под музыку Стокхаузена. ЛСД сделал его слезливым и еще более поглощенным собственными эмоциями. «Я счастлив», говорил он плача. «Сегодня я по-новому взглянул на себя». Фуко ставил свои переживания в Долине Смерти в один ряд с новым для него садомазохистским опытом в Сан-Франциско и считал их жизненно важными откровениями своей жизни. Они повлияли на доводы его широко известной, но несколько переоцененной работы «История сексуальности». Достойная сожаления наивность Фуко заставила Алисдейра Макинтайра в 1967 году отреагировать на притязания психоделических переживаний. «Вид интеллектуального труда, который достоверно приводит к новым истинам о природе вещей – то есть, будничная наука и философия – труден, часто неблагодарен и скучен. Но еще более важным является то, что процесс познания истины о природе вещей никоим образом не связан с познанием
Яростное неприятие ЛСД правительствами США и Европы, их решимость дискредитировать ученых, заинтересованных в терапевтических возможностях этого вещества, резко контрастировало с отношением властей к новым психотропным препаратам. Вместо того, чтобы совершать рейды на лаборатории и аресты в фармацевтических компаниях, им позволили вмешиваться в государственные вопросы поставок и контроля за наркосодержащими веществами. Хотя злоупотребление стимуляторами и депрессантами стало обычной практикой еще в 1920-х годах, правительства ведущих стран приняли серьезные меры по ограничению поставок амфетаминов только в конце 1950-х годов, а в 1960-х годах фармацевтические компании успешно сопротивлялись мерам, направленным против распространения барбитуратов и транквилизаторов. В 1912 году наркозависимость была определена международными усилиями в терминах воздействия опиатов и производных коки. Реакция центральной нервной системы на вещества, открытые в середине столетия во Франции, Германии и других странах была настолько отличной от реакции на наркотики, что стимуляторы и транквилизаторы не подпадали под господствующие представления о наркозависимости. Когда в конце 1960-х годов западные страны ввели ограничения на эти препараты, многие фармацевтические компании начали их активное продвижение на рынки Латинской Америки, Азии и Африки. Там ограничения были минимальными или почти не соблюдались. Посредники в некоторых странах Латинской Америки импортировали психотропные средства из США только для того, чтобы контрабандой ввезти обратно и с большой выгодой продать на улицах. Стремительный рост потребления таблеток и капсул имел один положительный результат. Модель запретительного анти-наркотического законодательства, которое разрабатывалось, начиная с 1909 года, и было основано на противодействии поставкам и наказании пользователей, стала ставиться под сомнение по мере того, как злоупотребление медицинскими препаратами распространялась на немаргинальные слои общества. Как показал историк Уильям Макалистер, большее значение стала приобретать дискуссия об альтернативном подходе к наркотикам, основанная на медицинском, психологическом и социологическом опыте. Официальные лица начали задумываться не только об искоренении поставок наркотиков, но и о причинах спроса на них. Анти-опийный протокол, подписанный в Нью-Йорке в 1953 году, делал упор на сокращении посевов мака и поставок наркотика. Единая конвенция по наркосодержащим веществам уже не была столь односторонней, чем вызвала неудовольствие специального представителя США.
В течение этого периода Комиссия по наркотическим веществам ООН пристрастно подходила к потенциально опасным препаратам. Наркотики осуждались, однако и производители лекарственных средств, а также правительственные чиновники, ученые и врачи видели в новых психотропных препаратах только лучшую сторону. Несмотря на прежние ошибки с хлоралом и сульфоналом, те, кто регулировал выпуск лекарственных препаратов, принимали заявки фармацевтических компаний, несмотря на отсутствие долгосрочных исследований. Поскольку новые вещества продвигались на рынок не в качестве аналгетиков, а зависимость, начиная с 1909 года рассматривалась только в терминах опиатов, бытовало широко распространенное мнение, что психотропные препараты обладали очень небольшим потенциалом зависимости. Как показано в главе 8, министерство внутренних дел стало рассматривать употребление барбитуратов как проблему после самоубийства сестер Комптон-Бернетт в 1917 году. Несмотря на это, Норманну Сент-Джон-Стивасу (род. 1919), одному из самых проницательных политиков по проблемам наркотиков, в 1970 году ответили категорическим отказом, когда он предложил ввести в Закон о злоупотреблении наркотиками контроль за оборотом барбитуратов. Министр внутренних дел, Джеймс Каллаген (род. 1912), сказал, что барбитураты не были долгосрочной и сколько-нибудь значительной темой. Он утверждал, что Стивас не учитывал быстроту, с которой менялась мода на лекарства и (как ни удивительно это ни звучало) что барбитураты стали проблемой только в течение последних месяцев. Количество выписанных барбитуратов Государственной службой здравоохранения в это время достигало 15 миллионов в год. В 1970 году в Англии и Уэльсе было выписано 47,2 миллиона рецептов на психотропные средства – снотворные порошки, препараты, снижающие аппетит, транквилизаторы и антидепрессанты. Назначение таких веществ с 1966 по 1970 год выросло на 19 процентов – с 19,7 миллионов до 47,2 миллионов. Назначение снотворных препаратов, не относившихся к барбитуратам, выросло в этот период на 145 процентов – главным образом за счет появления в 1965 году снотворных «Мандракс» и «Могадон». На 220 процентов увеличилось назначение легких транквилизаторов типа либриума и валиума.
Первыми на рост потребления психотропных препаратов отреагировали политики Соединенных Штатов. Первый свидетель-медик на сенатских слушаниях 1969 года по вопросу фармацевтической промышленности поставил два вопроса: «В какой мере западная культура изменится под воздействием широко используемых транквилизаторов? Исчезнет ли инициативность янки?» Дело было не только в том, что либриум и валиум были представлены как средства, подавляющие агрессивность американского образа жизни. Критики психотропных препаратов, которых окрестили «фармакологическими кальвинистами», осуждали бегство от реальности тех, кто принимал такие препараты. Феминистки утверждали, что мужская половина, пользуясь своим главенствующим положением в медицине, применяет валиум, чтобы успокаивать, контролировать и притеснять женщин. Фармацевтическим компаниям ставили в вину методы продаж и ценообразования: британское правительство в 1968-69 году после обвинения компании «Хоффманн-Ла Рош» в чрезмерных доходах, потребовало от нее возмещения убытков. Репутация «Хоффманн-Ла Рош» была подорвана задолго до экологической катастрофы на итальянской фабрике в Сервесо в 1975 году.
Когда в 1968 году появился проект соглашения по психотропным препаратам, «Хоффманн-Ла Рош» и другие многонациональные фармацевтические корпорации предусмотрительно решили, что соглашение можно использовать в собственных интересах. Поскольку очень немногие страны обладали ресурсами для тщательного изучения новых лекарственных средств, фармацевтические компании предугадали, что соглашение будет предусматривать глобальную систему проверки качества по стандартам Управления по контролю за продуктами и лекарствами США. Такая система помогла бы корпорациям получать правительственные лицензии и разрабатывать маркетинговые акции во всемирном масштабе.
