только что расстался с генералом Байерлингом, который, как вы, очевидно, знаете, командует ею. Могу только сказать, генерал, что вы едете совсем в другую сторону[79].
Генерал-майор беспокойно потрогал монокль.
— Вы обвиняете меня в дезертирстве?
— Да, пожалуй, — негромко ответил Майер, словно эта мысль только что пришла ему в голову. И кивнул Лёве. — Займитесь им. Вы знаете, что делать.
Лёве в свою очередь кивнул Малышу, которому второго приглашения не требовалось. Под испуганными взглядами двух фельдфебелей он грубо потащил генерал-майора к телеграфному столбу на обочине и привязал его собственным блестящим кожаным ремнем. Лёве взглянул на «Танка-Майера», но тот лишь слегка пожал плечами и отвернулся.
Умер генерал-майор отвратительно. Вся его надменность улетучилась, он громко вопил, моля о пощаде, пока пули из нагана Малыша не вошли ему в сердце[80]. Оба фельдфебеля покинули его в первый же удобный миг; мы позволили им скрыться и сосредоточились на погрузке оставшихся раненых в удобный «мерседес». Колонна тронулась, «Танк-Майер» пожал руку Лёве и тоже укатил в туче пыли.
Мы пошли пешком, внезапно почувствовав подавленность после вспышки возбуждения. Оставались мы одни недолго. С рычанием подъехал мотоцикл и остановился возле нас. На нем был Вернер Крум, один из мотоциклистов связи. Он привез сообщение, что показались танки противника и нам приказано удерживать дорогу до последнего человека и последнего патрона. Лейтенант Лёве поправил повязку на голове и что-то пробормотал под нос.
— Второе отделение, колонной по одному за мной, — приказал Старик, взяв на ремень автомат.
Мы пришли в деревушку, состоявшую из нескольких беспорядочно разбросанных домов. И первым, что увидели, был разлагающийся труп парня. Мундир его был новым и сравнительно чистым, но плоть гнила.
— Давайте похороним беднягу, — предложил Старик. — Я не смогу жить здесь под его взглядом.
Вырыть могилу в той мягкой, тучной земле было не трудно. На соседнем поле росли свекла и цветная капуста; это зрелище так очаровало меня, что я стоял и смотрел еще долго после того, как остальные засыпали могилу и скрылись. Когда, наконец, я неторопливо вернулся, то застал всех следящими с испугом и возбуждением за деятельностью двух прикомандированных к нам эсэсовцев. Они что-то варили в большой кастрюле, но я не мог понять, что. Эсэсовцы так замазали крышку по краям, что она стала герметичной; неподалеку оттуда я увидел присевшего за тележкой Хайде, робко поднимавшего над ней голову.
— Что это с тобой? — спросил я.
— Ничего. Просто соображения у меня чуть побольше, чем у некоторых, — раздраженно ответил он.
— В чем дело? Что там у них в кастрюле? Динамит?
Хайде презрительно скривил губы.
— Когда она взорвется, поймешь, что это не смешно.
Я подошел к державшемуся в отдалении Барселоне.
— Что у них в кастрюле?
— Выпивка! — лаконично ответил он.
— Выпивка? — переспросил я. — А зачем наливать ее в кастрюлю?
— Там кипятится забродившая бузина с сахаром… Мы ждем, что кастрюля взорвется.
— Эй! — внезапно крикнул Малыш. — А для чего там термометр?
Эсэсовцы равнодушно поглядели на этот прибор.
— Если температура поднимется выше красной отметки, — объяснил один из них, — эта штука может взорваться.
— Вы спятили! — завопил Малыш, бросаясь вместе с нами в укрытие. — Она уже десять минут выше отметки!
Эсэсовец пожал плечами.
— Очень может быть, но у нас мало времени. Вы что, не хотите выпить до появления янки?
Мы хотели, но не ценой жизни. И благоразумно оставались в укрытии, пока опасность не миновала и жидкость была объявлена готовой к употреблению. Учитывая то, как мы вели себя, я счел, что со стороны винокуров было очень щедро дать нам ее хотя бы попробовать, тем более прикончить вместе с ними. Когда она иссякла, мы были всецело готовы рискнуть головой и сварить еще кастрюлю, но за этим занятием нас прервали. Малыш внезапно указал на свекольное поле.
— Вон идут освободители! На выпивку у янки определенно хороший нюх!
Мы в испуге подскочили, но американцев было всего двое, они беззаботно шли по грязи, совершенно не догадываясь о нашем присутствии.
— Придется взять их в плен, — сказал Старик.
— Шутишь? — запротестовал Порта. — Кому охота приниматься за дело после этого легкого возлияния?
Неохота было всем, но, как непременно напоминал какой-нибудь обормот, шла война. Охмелевшие, нетвердо стоявшие на ногах, мы спрятались в рощице и наблюдали за приближением двух ничего не подозревавших американцев. Один из них был капралом, другой рядовым. Разговаривая и смеясь, они подошли к траншее, которую мы вырыли для себя, и спрыгнули в нее. Мы небрежно вышли из своего укрытия и подошли к ним.
— Вы арестованы! — крикнул Хайде.
Они выскочили из траншеи так, словно туда бросили гранату.
— Черт возьми, что вы здесь делаете? — спросил капрал.
— Дышим воздухом, — ответил Порта. — Возражения есть?
— Еще бы. Нам сказали, что здесь нет ни единого треклятого фрица!
— Начальство скажет что угодно, если ему это на руку.
— Усаживайтесь и чувствуйте себя, как дома, — предложил Барселона. — У нас готовится выпивка.
Оба эсэсовца, совершенно потеряв интерес к происходящему, уже поставили на огонь вторую кастрюлю. На сей раз мы жадно наблюдали за термометром и поднимали громкий одобрительный крик всякий раз, когда температура повышалась на градус.
— Ваши друзья, — с надеждой спросил Хайде, — должно быть, далеко отсюда?
— Друзья! — выкрикнул капрал с неожиданной яростью. — Даже не напоминай мне об этих тварях!
Мы так и не узнали, где находились остальные и что явилось причиной ссоры. Казалось, она была связана каким-то непостижимым образом с местом рождения. Капрал с рядовым были из Джорджии, а их бывшие друзья — из Нью-Йорка.
— И паршивый фриц мне больше по душе, чем гнусный нью-йоркец! — выкрикнул рядовой.
Мы тепло поблагодарили его и почувствовали к нему полное расположение.
— Гнусные нью-йоркцы — безмозглые кретины! — крикнул он.
Когда приготовилась новая порция выпивки из бузины, отношения у нас установились прекрасные. Два часа спустя мы вовсю обнимались и хвалили друг друга.
— Куда… куда вы… шли… когда мы… напали на вас? — спросил Порта, глаза его округлились от усилий произносить каждое слово.
Капрал обратился к рядовому за помощью.
— Куда мы шли?
Тот пожал плечами.
— Не знаю. Вроде бы не шли ни в какое конкретное место.
— Ты прав. Не шли ни в какое. — Капрал повернулся снова к Порте. — Мы не шли ни в какое место. Заблудились.
Порта сочувственно рыгнул.
— Поневоле заблудишься в этой чертовой стране. Все треклятые дороги выглядят одинаково.
— Эти треклятые живые изгороди сбили меня с толку. Как их, черт возьми, отличить одну от другой?
