отрубил Мюллеру гордую голову.
Фрау Мюллер, жившую с антиобщественным Гансом Мюллером, отправили на перевоспитание в Равенсбрюк.
IX. Бомбы в ночи
Неподалеку от армейского госпиталя упало несколько шальных бомб. Сверхмощных. Молодежный лагерь возле Ландунгсбрюке был уничтожен. Вой, оглушительный грохот, затем громадное облако пыли — и лагерь исчез. Вместе с орлами, знаками отличия Гитлерюгенда и всеми мальчишками в подвале. Девять двенадцатилетних пацанов, стрелявших из двадцатимиллиметровых зениток, разделили их судьбу.
Лагерь исчез, как если бы искусный чародей взмахнул волшебной палочкой: «Раз-два-три, превратись в картошку фри!» Только никто не аплодировал.
Одно крыло госпиталя, выходящее на Бернхард-Нохштрассе, было разрушено. Повсюду валялись обломки коек. Они походили на перекрученные трубы. Лежала голая нога. Оторванная ровно по колено. Ею кормилась стая жужжащих сине-черных мух. Мухи были толстыми, упитанными.
На дороге лежала кисть руки с грубой ладонью рабочего, с черными ногтями. На одном из скрюченных пальцев было дешевое обручальное кольцо.
— Кто-то лишился лапы, — сказал Малыш и отшвырнул ее пинком. За ней бросились две тощие собаки.
— Merde, mon camarade, — сказал Легионер. — Война продолжается. Конец близок. Рейх стал фронтом.
У пивоварни Сант-Паули в канаве сидела и плакала женщина. Вся обсыпанная меловой пылью. Босая, в одной комбинации, с наброшенной на плечи половиной одеяла. Замечательного, красного. Когда мы проходили мимо, Малыш рассказывал забавную историю. Все громко смеялись.
Женщина согнулась и разразилась неистовыми рыданиями. Она плакала одна. Тогда многие плакали одни. Мы смеялись скабрезному рассказу Малыша и остались равнодушными к ней.
Из Гамбурга двигалась на север громадная массовая процессия. Завербованные иностранные рабочие. Остановить их никто не пытался. Полиция бездействовала. Рабочие несли под мышками перевязанные веревками свертки, на плечах — узлы. Они прошли Ноймюнстер, пересекли мост в Рендсбурге и приближались к границе. Немецкой войной они были сыты по горло.
Границу они перешли без всякого контроля. Просто шли не останавливаясь. Тянулись бесконечной, охваченной ужасом змеей.
Часовые-эсэсовцы стояли, словно ошалелые, таращась на них.
Германия была в огне. Гамбург дрожал. Тысячные полчища крыс тянулись к северу. Прочь, прочь от всего этого. От адского пламени.
По какой-то таинственной причине наша отправка из госпиталя была отложена.
Мы сидели на лестничной площадке, Малыш растянулся на полу.
— Мне это кажется чем-то вроде страхования жизни. Не удивлюсь, если дело кончится тем, что не мы прибудем на Восточный фронт, а он прибудет к нам. Вот будет праздник у Ивана. Девицы начнут учить русский язык и трахаться с русскими.
И, задрав ногу, издал задним местом свой особый трубный звук. Словно бы возвещавший конец света.
По лестнице взбегала помощница медсестры, Малыш похотливо схватил ее за ногу.
— Может, трахнемся вечером, карболовая штучка?
— Тупая свинья, — прошипела та, пытаясь пнуть его в лицо. — Я помолвлена.
— Тем лучше, — усмехнулся Малыш. — Отведав крови, станешь более кровожадной.
Она вновь попыталась ударить его ногой. Малыш громко захохотал.
— Останешься довольна, бикса. Малыш всегда готов на подвиги. Приходи-приходи! Можешь спросить Эмму, узнать, на что Малыш способен.
И выпустил девицу. Та опрометью бросилась прочь.
Мы получили приказ помочь в уборке мусора, но распоряжавшаяся там особа не имела опыта обращения с солдатами-фронтовиками. Это была недавно появившаяся в госпитале старшая медсестра с большим пучком ядовито-рыжих волос. Тощая, чопорная тевтонка. Золотой партийный значок на ее сером платье презрительно взирал свысока на менее броский, но более отрадный значок медсестры[93]. Говорила она, как простуженная верблюдица.
— Поднимайтесь, вы, четверо лодырей! Возьмите лопату и уберите мусор у третьего отделения!
— Одну на всех? — спросил Малыш.
— Наглый тип! — возмутилась тощая особа, постукивая носком черной туфли.
Легионер небрежно поднялся и неторопливо зашагал по коридору.
— Voila, пошли, ребята.
— Мы здесь говорим по-немецки! — крикнула она вслед ему.
— Пошла ты в задницу, — бесстыдно усмехнулся Малыш, поднимаясь, чтобы следовать за нами.
Она с бранью скрылась на верхнем пролете лестницы.
Видевшая эту сцену маленькая медсестра зашептала предостережение:
— Поосторожней с Матильдой! Ее брат служит в гестапо. Отец убит в двадцать третьем году. Одно ее слово, и вам придется туго!
Легионер обернулся к рослому, внушительному Малышу.
— Напомни, чтобы я внес Матильду в список Порты.
— Правильно, — усмехнулся Малыш.
— Зачем вы это делаете? — спросила удивленная медсестра.
Легионер взял ее за подбородок и посмотрел ей в глаза.
— Merde. Когда настанет день сводить счеты, времени проводить расследования не будет. Поэтому станем убирать их, как только найдем.
— Господи! — воскликнула маленькая медсестра. — Вы антиобщественные революционеры?
Вилли Бауэр, рослый водитель грузовика, расхохотался. Малыш с топаньем ржал.
Медсестра покачала головой и уставилась нам вслед. Вскоре после этого сказала подруге:
— Грета, будь осторожна в разговорах, революционеры составляют списки. Пора спрыгивать с этого автобуса. Мы приближаемся к конечной станции.
Сестра Грета громко рассмеялась.
— Милочка, я никогда не ехала в этом автобусе. Мой отец уже пятый год сидит в концлагере. Этот простофиля состоял в Немецкой народной партии и не умел держать язык за зубами. Гиммлер считает их отъявленными социалистами. Так что, видишь, со мной будет все в порядке — благодаря глупости почтенного главы нашего семейства.
— Хотела бы я иметь возможность сказать то же самое! Но, к сожалению, мой отец — майор в
