его достигло высшего напряжения.
— Вы безусловно доверяете Холмсу? — спросил он.
— Я был свидетелем многих замечательных дел, в которых он принимал участие.
— Но ему никогда не удавалось освещать мрак, подобный тому, который царит в данном случае?
— О, мне известно, что он разрешал вопросы потруднее вашего.
— Но не такого важного значения?
— Не знаю. Насколько мне известно, ему были поручены весьма важные дела трех царствующих домов Европы.
— Вы хорошо его знаете, Ватсон? Он так непроницаем, что я положительно не понимаю его. Как вы думаете, есть у него надежда на успех?
— Он ничего не говорил.
— Это дурной знак.
— Напротив, я заметил, что он всегда говорит, если не напал на след. В противоположном случае и когда он еще не вполне уверен в верности своих предположений, он бывает очень молчалив. Ну, мой друг, нервничанием делу не пособишь, поэтому ложитесь-ка спать, чтобы завтра встать свежим и готовым ко всему, что может ожидать вас.
Наконец, мне удалось уговорить его последовать моему совету, хотя, судя по его возбужденному виду, я не надеялся, что он будет спать. Волнение его заразило и меня, и я метался полночи, раздумывая о странной тайне и придумывая сотни объяснений, одно невозможнее другого Зачем Холмс остался в Уокинге? Почему он просил мисс Гаррисон остаться целый день в комнате больного? Почему он не сказал обитателям Брайэрбрэ, что намеревается остаться там? Я напрасно ломал голову, стараясь найти объяснения этих фактов, пока, наконец, не заснул.
Я проснулся в семь часов и тотчас же пошел в комнату Фельпса. Он был страшно бледен и измучен бессонной ночью. Первым его вопросом было, приехал ли Холмс.
— Он будет здесь в обещанное время, ни минуты раньше или позже, — сказал я.
И слова мои оказались справедливыми, так как тотчас после восьми часов к подъезду быстро подкатила карета, и из нее вышел наш друг. Стоя у окна, мы увидели, что левая рука у него подвязана, а лицо бледно и сердито. Он пошел в подъезд, но прошло несколько времени, прежде чем он поднялся на верх.
— У него такой вид, как будто он потерпел неудачу! — вскрикнул Фельпс.
Я принужден был сознаться, что он прав.
— В конце концов, следует предположить, что разгадка тайны находится в городе, — сказал я.
Фельпс тяжело вздохнул.
— Не знаю почему, но я так надеялся на его возвращение, — сказал он. — Но ведь вчера рука у него не была подвязана? Что же случилось с ним.
— Вы не ранены, Холмс? — спросил я, когда мой друг вошел в комнату.
— Пустая царапина… благодаря собственной моей неловкости, — ответил он, раскланиваясь с нами. — Ваше дело, м-р Фельпс, действительно, одно из самых темных, которые мне приходилось распутывать.
— Я боялся, что оно окажется выше ваших сил.
— Замечательно интересный случай.
— Повязка указывает на какие-то приключения, — заметил я. — Не расскажете ли вы нам, что случилось с вами?
— После завтрака, мой милый Ватсон. Вспомните, что сегодня утром я дышал воздухом Сёррея на протяжении тридцати миль. Вероятно, нет ответа на мое объявление о № кэба? Ну, что же, нельзя ожидать удачи во всем.
Стол был уже накрыт, и только что я собрался позвонить, как м-сс Гёдзон принесла чай и кофе. Через несколько минут она вернулась с закрытыми блюдечками. и мы все уселись у стола: Холмс страшно голодный, я — полный любопытства, Фельпс в глубочайшем унынии.
— М-сс Гёдзон оказалась на высоте обстоятельств, — сказал Холмс, снимая покрышку с блюда, на котором лежали тушеные цыплята. — Ее стряпня несколько однообразна, но она, как шотландка, умеет приготовить подходящий завтрак. Что там у вас, Ватсон?
— Ветчина и яйца, — ответил я.
— Хорошо. А вы что покушаете, м-р Фельпс? Цыпленка, яиц? Положить вам или вы сами возьмете?
— Благодарю вас, я не могу есть, — сказал Фельпс.
— Ну, полноте! Попробуйте-ка блюдо, которое перед вами.
— Благодарю вас; право, не могу.
— Надеюсь, что, по крайней мере, вы не откажетесь положить мне, — сказал Холмс, лукаво подмигивая.
Фельпс поднял крышку, громко вскрикнул и устремил неподвижный взор в одну точку. Лицо его стало бледнее блюда, на которое он смотрел. По средине блюда, наискось, лежал сверток голубовато-серой бумаги. Фельпс схватил его, прочел, пожирая глазами, и, как бешеный, пустился скакать по комнате, прижимая бумагу к груди и взвизгивая от восторга. Потом он бросился в кресло в полном изнеможении, так что нам пришлось дать ему водки, чтобы предотвратить обморок.
— Ну, ну, — успокоительно сказал Холмс, поглаживая его по плечу. — Нехорошо было с моей стороны так поразить вас, но Ватсон вам скажет, что я люблю драматические положения.
Фельпс схватил его руку и поцеловал.
— Да благословит вас Бог! — вскрикнул он. — Вы спасли мою честь.
— Ну, знаете, ведь и моя была задета, — возразил Холмс. — Уверяю вас, что мне так же невыносимо было бы не добиться успеха в деле, как вам не исполнить данного вам поручения!
Фельпс запрятал драгоценный документ в самый глубокий карман сюртука.
— У меня не хватает духа прервать ваш завтрак, а между тем я умираю от нетерпения узнать, где и как вы достали договор.
Шерлок Холмс проглотил чашку кофе и занялся яичницей с ветчиной. Потом он встал, зажег трубку и уселся в свое кресло.
— Расскажу вам, что я сделал сначала и что случилось потом, — сказал он, — Расставшись с вами на станции, я сделал восхитительную прогулку по очаровательной местности Сёррея и дошел до хорошенькой деревушки Райплей, где напился чаю в гостинице, наполнил свою фляжку и запасся сандвичами. Я остался там до вечера, а потом отправился в Уокинг и как раз после заката солнца очутился ка большой дороге у Брайэрбрэ. Я подождал, пока на дороге не стало народу — да, кажется, и вообще эта дорога не очень многолюдна — и перелез через забор в парк.
— Но ведь, наверно, калитка была отперта? — заметил Фельпс.
— Да, но у меня особые вкусы в подобных случаях. Я выбрал место, где стоят три сосны, и под их защитой перелез через забор так, что никто не мог увидеть меня. Перебравшись на другую сторону, я пополз от куста к кусту — доказательством чего может служить плачевное состояние моих брюк, пока не дополз до группы рододендронов как раз против окна вашей спальни; тут я присел на корточки и стал ждать. Шторы в вашей комнате не были опущены, и я мог видеть мисс Гаррисон, сидевшую у стола за чтением. Было четверть одиннадцатого, когда она захлопнула книгу, закрыла ставни и вышла из комнаты. Я слышал, как она затворила дверь и повернула ключ в замке.
— Ключ? — спросил Фельпс.
— Да, я просил мисс Гаррисон запереть дверь снаружи и взять с собой ключ, когда она пойдет спать. Она строго выполнила все мои указания, и без ее участия договор не лежал бы у вас в кармане. Итак, она ушла, огни в доме потухли, а я продолжал сидеть, скорчившись, под рододендронами.
Ночь была чудная, но ждать было очень скучно. Правда, в этом ожидании было своего рода возбуждение, напоминавшее то, которое охватывает охотника, когда он лежит у ручья, подстерегая крупную дичь. Однако время тянулось очень медленно почти также медленно, как в ту ночь, когда мы с вами, Ватсон, сидели в ночной тьме, ища разрешения тайны «пестрой ленты». Церковные часы в Уокинге отбивали каждую четверть, а мне, по временам, казалось, что они совсем остановились. Наконец, около
