В заключение доклада инспектор высказал свою просьбу об отставке в связи с многочисленными обвинениями в некомпетентности, которые были высказаны в его адрес лондонскими газетами.
ПРОШЕЛ месяц, в течение которого полиция и железнодорожная компания безуспешно продолжали расследования. Была назначена награда, обещано помилование в случае совершения преступления — все безуспешно. Каждый день публика разворачивала газеты с убеждением, что эта странная загадка будет разрешена, но недели проходили за неделями, а разгадки не было по-прежнему. Средь бела дня в одном из наиболее густозаселенных районов Англии поезд вместе с его пассажирами совершенно исчез, словно какой-то коварный химик заставил его испариться.
Среди бесчисленных предположений, высказывавшихся в печати как частными лицами, так и самими газетами, одно или два были достаточно вескими, чтобы привлечь внимание публики. Одно такое предположение появилось в «Таймс» за подписью некоего довольно знаменитого в те дни специалиста, подошедшего к делу с критической и полунаучной точки зрения. Я приведу отрывок из этого письма, а желающие могут ознакомиться с ним полностью в номере газеты за третье июля:
«Одним из элементарнейших принципов практического рассуждения является то, что когда исключается невозможное, то остальное, сколь невероятно оно бы ни было, должно быть правдой. Ясно, что поезд прошел Кеньон Джанкшен, а в Бартон Мосс не прибыл. В высшей степени непохоже, хотя и возможно, что он пошел по одной из семи прилегающих веток. Совершенно очевидно, что поезд не мог пройти там, где не было рельсов, и поэтому мы можем свести число возможных веток к трем, а именно: «Карнсток», «Биг Бен» и «Настойчивость». Существует ли там тайное общество углекопов, английская «Каморра», способное уничтожить и поезд, и его пассажиров? Это неправдоподобно, но не невозможно. Признаюсь, я не в состоянии предложить другого решения. Я бы посоветовал компании направить свою энергию на обследование этих трех линий, а также пронаблюдать за рабочими, занятыми вдоль этих линий. Внимательное наблюдение за лавками ростовщиков этого района может, вполне вероятно, выявить кое- какие желаемые факты».
Это предположение, высказанное таким авторитетным лицом, вызвало определенный интерес и резкие возражения тех, кто расценил его как нелепое обвинение в адрес честных, хотя и простых людей. Затем в последующих номерах газеты (за 7 и 9 июля) было высказано еще два предположения. Первое заключалось в том, что поезд, вероятно, сошел с рельсов и по воздуху пролетел в Ланкаширско- Стаффордширский канал, идущий параллельно железной дороге в нескольких сотнях ярдов. Это предположение было отброшено, т. к. известна небольшая глубина канала, совершенно недостаточная для того, чтобы бесследно скрыть такой большой объект. Второй корреспондент в своем письме обращал внимание на портфель, который был единственным багажом пассажиров, допуская, что в нем находилось новейшее взрывчатое вещество огромной сокрушительной силы. Очевидная абсурдность подобного объяснения, допускавшего, что можно взорвать целый поезд, не оставив от него и следа, но не повредив при этом рельсы, делала подобное объяснение чепухой.
РАССЛЕДОВАНИЕ этого невероятного происшествия зашло в абсолютный тупик, когда неожиданно произошло совершенно непредвиденное.
Это было ни больше ни меньше, как письмо, полученное миссис Макферсон от ее мужа, Джеймса Макферсона, который был хвостовым исчезнувшего поезда. Письмо, датированное пятым июля 1890 года, было отправлено из Нью-Йорка и получено четырнадцатого июля. Высказывались некоторые сомнения в подлинности письма, но миссис Макферсон была совершенно уверена в почерке своего мужа, а тот факт, что в письмо было вложено сто долларов пятидолларовыми бумажками, был сам по себе достаточным, чтобы исключить возможность мистификации. Обратного адреса в письме не было, а само оно гласило:
«Моя дорогая жена, я много думал и решил, что мне очень трудно от тебя отказаться, так же как и от Лиззи. Я пытался с этим бороться, но ничего не выходит.
Я посылаю тебе деньги, сумму, равную нашим двадцати фунтам. Этого будет вполне достаточно, чтобы ты и Лиззи переплыли Атлантику, и я надеюсь, что гамбургские пароходы, останавливающиеся в Саутгемптоне, тебе понравятся, к тому же они дешевле, чем ливерпульские. Если ты сможешь приехать сюда и остановишься в «Джонстон Хауз», я сообщу тебе, как мы встретимся, но сейчас это для меня довольно трудно, и я не очень счастлив, так как мне трудно отказаться от вас обеих. Итак, на этом пока кончаю, твой любящий муж
Некоторое время была надежда, что это письмо поможет наконец все выяснить, тем более удалось установить, что пассажир, очень похожий на исчезнувшего вместе с поездом Макферсона, отбыл из Саутгемптона под именем Саммерса на лайнере «Вистула» линии Гамбург — Нью-Йорк седьмого июня. Миссис Макферсон и ее сестра Лиззи Долтон отправились в Нью-Йорк и в течение трех недель жили в «Джонстон Хауз», но так ничего о пропавшем и не узнали. Вероятно, некоторые комментарии прессы дали Макферсону основание считать, что полиция использует женщин в качестве приманки. Как бы там ни было, совершенно точно известно, что он не дал о себе знать, и обе женщины возвратились в Ливерпуль.
ТАК эта загадка и оставалась нерешенной до нынешнего, 1898 года. Может показаться невероятным, что за все эти восемь лет ничто не пролило и малейшего луча света на сверхъестественное исчезновение специального поезда, в котором находились господин Каратал и его компаньон. Тщательные розыски дали возможность установить лишь то, что господин Каратал был хорошо известным финансистом и политиком в Центральной Америке и что во время своего путешествия в Европу он проявлял необыкновенное стремление как можно быстрее попасть в Париж. Его спутник, значившийся в списке пассажиров трансатлантического лайнера под именем Эдуардо Гомец, оказался человеком сомнительной репутации, однако имелось множество свидетельств тому, что он был предан интересам господина Каратала и что последний, будучи человеком физически слабым, держал при себе Гомеца в качестве телохранителя. Можно добавить, что из Парижа никакой информации о возможной цели прибытия господина Каратала не поступило.
ТАКОВЫ были факты по этому удивительному делу, известные до тех пор, пока в марсельских газетах не появилось признание Герберта де Лернак, приговоренного к смертной казни за убийство некоего торговца по имени Бонвало. Это признание имеет форму следующего заявления:
«Не из гордости и хвастовства я даю эту информацию, потому что, будь они моей целью, я мог бы рассказать о дюжине своих поступков, которые были не менее успешными. Я делаю это только для того, чтобы некоторые господа в Париже смогли понять, что я, имея возможность рассказать о судьбе господина Каратала, точно так же могу сообщить, в чьих интересах и по чьему указанию это все было сделано, в том случае, если отмена приговора, которую я ожидаю, не произойдет достаточно быстро.
Примите, господа, мое предупреждение, пока еще не слишком поздно. Вы знаете Герберта де Лернак, его поступки так же реальны, как и его слова. Поторапливайтесь, иначе вам конец!
Сейчас я не называю имен — если бы бы только узнали эти имена, что бы вы подумали! Я только расскажу, как все было сделано. Я был верен своим хозяевам в тот раз и не сомневаюсь, что они меня не оставят ныне. Я надеюсь на это, и до тех пор, пока я не смогу убедиться, что меня предали, эти имена, которые потрясут Европу, не будут оглашены. Но в тот день… что ж, пока я молчу!
Не вдаваясь в подробности, я начну с того, что в Париже в тот 1890 год шел знаменитый судебный процесс, связанный с ужасным политическим финансовым скандалом. Истинный характер и размах этого скандала никогда не будет известен никому, кроме таких доверенных агентов, каким был я. Честь и карьера многих лидеров Франции были под угрозой.
Представьте себе группу кеглей и тяжелый шар, катящийся прямо на них издалека. Шар ударяет по
