Пряные ночи

Сулейму и ар-Ребаб и Танум ты помяни.

О, солнце лозы младой — дно кружки звезда его,
Восток — рука кравчего, а запад — уста мои.

Ревную бока ее к одежде ее всегда,
Когда надевает их на тело столь нежное.

И чашам завидую, уста ей целующим,
Коль к месту лобзания она приближает их.

Не думайте, что убит я острым был лезвием, —
Нет, взгляды разящие метнули в меня стрелу.

Когда мы с ней встретились, я пальцы нашел ее
Окрашенными, на кровь дракона похожими,

И молвил: «Меня уже нет, а руки ты красила!
Так вот воздаяние безумным, влюбившимся!»

Сказала она и страсть влила в меня жгучую
Словами любви, уже теперь нескрываемой:

«Клянусь твоей жизнью я, не краской я красила,
Не смей обвинять ты в обмане и лжи меня.

Когда я увидела, что ты удаляешься, —
А ты был рукой моей, я — кистью и пальцами, —

Заплакала кровью я, расставшись, и вытерла
Рукою ее, и кровь мне пальцы окрасила».

И если б заплакать мог я раньше ее, любя,
Душа исцелилась бы моя до раскаянья.

Но раньше заплакала она, и заплакал я
От слез ее и сказал: «Заслуга у первого!

Меня не браните вы за страсть к ней — поистине
Любовью клянусь, по ней жестоко страдаю я.

Я плачу о той, чей лик красоты украсили,
Арабы и персы ей не знают подобия.

Умна как Лукман[22] она, лицо как у Юсуфа,
Поет как Давид она, как Марьям воздержанна.

А мне — горесть Якова, страдания Юнуса,
Несчастье Иова и беды Адамовы[23].

Не надо казнить ее! Коль я от любви умру,
Спросите ее: «Как кровь его ты пролить могла?»»

И когда Марзуван произнес эту касыду, он низвел на сердце Камар-аз-Замана прохладу и мир, и тот вздохнул, повернул язык во рту и сказал отцу своему: «О батюшка, позволь этому юноше подойти и сесть со мной рядом». Когда султан услышал от царевича эти слова, он очень обрадовался, ведь сын его наконец заговорил. Царь поднялся, привлек к себе юношу и посадил его рядом с Камар-аз-Заманом.

Тогда султан Шахраман обратился к Марзувану с такими словами: «Слава Аллаху за твое спасение!» А Марзуван ответил: «Да сохранит Аллах сына твоего!» — «Из какой ты страны?» — спросил его царь, и юноша ответил: «С внутренних островов, из земель царя аль-Гайюра, владыки островов, морей и семи дворцов». Султан Шахраман сказал ему: «Может быть, твой приход будет благословенным для моего сына, и Аллах спасет его от тяжкого недуга». — «Если пожелает Всевышний, все будет хорошо», — отвечал Марзуван.

А потом он обратился к Камар-аз-Заману и сказал ему на ухо, незаметно для царя и вельмож: «О господин мой, укрепи свою душу, сделай сердце сильным и осуши от слез глаза свои. Я знаю ту, которая сделала тебя больным. Не спрашивай, каково ей из-за тебя. Но ты скрыл свою любовь и заболел, а что до нее, то она объявила о своей любви, и все сказали, что она бесноватая. Теперь она в заточении, а на шее у нее железная цепь, и она в наихудшем состоянии. Но если позволит Аллах великий, ваше излеченье будет делом моих рук».

Когда Камар-аз-Заман услышал эти слова, разум вернулся к нему и сердце его окрепло. Оживился царевич и сделал знак своему отцу, чтобы тот посадил его, и царь едва не взлетел от радости. Он подошел к сыну и посадил его. Тогда царь махнул платком, приказав всем эмирам и визирям удалиться, ибо боялся он за своего сына. И положил царь Камар-аз-Заману две подушки, а тот облокотился на них. Велел тогда султан Шахраман надушить дворец шафраном, а потом сказал Марзувану: «Клянусь Аллахом, о дитя мое, твое появление счастливо и благословенно», — и проявил к нему крайнее уважение.

Затем царь потребовал подать Марзувану кушанья, а тот подошел к Камар-аз-Заману и сказал: «Подойди, поешь со мною». И царевич послушался, подошел к столу и стал есть вместе с юношей. Царь же смотрел на это, благословлял Марзувана и приговаривал: «Как прекрасно, что ты пришел, о дитя мое!» Вскоре обезумевший от радости султан Шахраман вышел из покоев, дабы рассказать о случившемся матери царевича и жителям дворца. И во дворце забили в барабаны при радостной вести о спасении Камар-аз-