он их не мог разглядеть.
Павел не знает, сколько он возился на кухне, приготовляя ужин Светлане. Занятый всецело своими думами, он машинально варил кофе, что-то мыл теплой водой, поджаривал. Когда же все было готово и Павел вошел в комнату с тарелками в обеих руках, он нашел Светлану крепко спящей. Под подушкой лежал нераскрытый «Идиот», настольная лампа повернута к двери. В какую-то минуту Павел хотел разбудить женщину, он уже занес было руку над ее плечом, да тут же раздумал. Светлана лежала спокойная, умиротворенная. Ничто не говорило о пережитых ею тревогах, о бурной деятельности ее ума. Склоненная на грудь голова казалась высеченной из мрамора. Черные ресницы чуть вздрагивали, удивляясь сновидениям. Павел набросил поверх плаща одеяло, выключил свет и ушел в свою комнату.
Белов потерял счет времени — не знал, полночь теперь или часы уже склонились к утру. За окном на проспекте жизнь едва теплилась: то с резким свистящим шумом пронесется автомобиль, то сверкнет искра под дугой запоздавшего троллейбуса. Один только металлургический завод могуче дышал трубами мартенов. Он, точно гигантский корабль, пристал к окраине города.
Павел лежал высоко на подушке и смотрел на завод как бы вновь. На левой окраине горела тысячами огней стройка стана «600». В последние дни по местному радио много говорили о новом стане, называли стройку «комсомольской», «ударной», «особо важной». Белов почти не интересовался станом, он даже выключал радио, когда начинали разговор о стройке. А сегодня, глядя на ожерелье огней, обнявших венком недостроенную трубу главной нагревательной печи, он ясно представил три буквы, которые обычно выкладывают в теле трубы из белого кирпича: СТС — Союзтеплострой. Вспомнил девушку, которую недавно, когда был на стане, видел возле трубы. Запрокинув голову, она махала брезентовой рукавицей каменщикам, работавшим на вершине. «Неужели и эта синеглазая девица, — подумал Белов, — вчерашняя школьница, хрупкая, нежная маменькина дочка, неужели и она кладет трубы, работает в системе СТС?.. — заключил казенной деловой фразой свои мысли Павел.
Потом его взгляд скользнул по стройному ряду труб мартеновского цеха. Сколько печей, столько и труб — восемь, десять, двенадцать. Вокруг них то и дело поднимались огненные всполохи, яркий свет отбрасывал покрывало ночи, и тогда виден был стелившийся по земле белый пар.
Засыпая, Белов еще некоторое время видел на вершине трубы венок электрических огней, багровые всполохи у подножья домен, белый пар и летящие к звездам искры… Потом видения расплылись, стали слышаться одни звуки. Он явственно различал плеск кипящей в мартенах стали, шипение пара, а затем чугуна, вырвавшегося из летки домны. Не видел освещенных багровым пламенем лиц горновых, но слышал стук крючьев о затвердевшие ручейки металла.
Но вот и завод уплыл под покров ночи. Горела, сверкала, высилась до самого неба одна труба стана «600». Звезды слетелись к ней на вершину и образовали алмазную с голубым сиянием шапку. Труба, казалось, извивалась, словно силилась вырваться из земли и улететь в небо. Она уже поднялась и полетела, но из темноты не спеша вышла синеглазая девушка, взяла трубу и, точно корешок маленького деревца, посадила в землю. Белов потянулся к девушке, хотел пожать ей руку, но она тотчас же скрылась в темноте. А с трубы на землю голубым дождем сыпались звезды. Павел сложил ладони в пригоршни и ловил холодные искры. Они падали и падали. Они ударялись друг о друга и рождали небесные звуки. Музыка падающих звезд растекалась волнами, заполняла ночь, отдаваясь в сердце неземной истомой.
Только чрезвычайные обстоятельства могли вынудить Катю пропустить занятия. Она могла болтать на лекции, вырезать голубей, могла задремать на глазах у преподавателя, нo не прийти в институт — этого за ней не водилось.
И вдруг Катя не пришла на занятия. Рано утром она стояла перед дверью квартиры Белова. Хозяин не отзывался.
— Вы к Павлу Николаевичу? — выглянула из соседней квартиры молодая женщина в ядовито-синем халате. — Он на шахте. И ночует там.
Кате сделалось жарко. Она даже шею потянула из воротника. Все надежды возлагала на Павла Николаевича, и — на тебе! На шахте.
Девушка с минуту стояла, не зная, что делать, куда идти, потом машинально спросила:
— А на какой шахте?
— На Седьмой Глубокой.
Также машинально Катя повторила эти слова и поплелась вниз по лестнице. Она хотела признаться Павлу Николаевичу во всем, сказать, как от имени профессора Зарайского писала письма Сергею, надеялась, что доктор ему не понадобится, что Сергей сам одолеет болезнь, но этого не случилось, и она не могла сообщить парню правду, убить в нем последнюю надежду. Теперь Сергей в Углегорске. Они с матерью ждут доктора, но Зарайский — знаменитый углегорский профессор — ничего не знает о письмах. Катя никогда у него не была. Знала, ничем не поможет, и не ходила.
— Что я наделала?..
Катя считала себя виноватой во всем. Бранила себя за то, что не сумела вовремя разрубить ею же завязанный узел. Ну послала бы письмо: «Профессор заболел… ушел на пенсию… наконец, умер!» — все было бы легче. По крайней мере, не случилось бы этого глупого положения. Теперь ей мог помочь только Павел Николаевич. Должен же он что-нибудь придумать: ну хотя бы дать ей разумный совет.
Катя шла по городу и не знала, где, куда и зачем она идет. Ни о чем не могла думать, как только о Сергее, и что бы ни попадалось ей на глаза, она видела Сергея, его раскрасневшееся от физических упражнений лицо, слышала прерывистое дыхание, когда он, намаявшись, откидывается на подушки. С трепетом ощущала взгляд его больших ждущих глаз, и вся съеживалась от бессильной досады.
Кончился забор стадиона, и Катя очутилась на пригорке, с которого открывался вид на заснеженный до половины террикон. Он стоял, как египетская пирамида, и дымился. Казалось, кто-то бросил там огромную непотушенную папиросу.
Не раздумывая, свернула с тротуара, пошла быстрым шагом.
Хотела пройти к начальнику — его не оказалось на месте.
— Вам зачем начальник? — дружелюбно спросила девушка, выйдя из-за секретарского стола. — Хотите — провожу вас к главному инженеру?
Катя неуверенно кивнула головой, и они пошли.
— К вам девушка, Герман Максимович, — услышала Катя впереди себя тот же приятный неокрепший голос. Затем секретарь посторонилась, пропуская Катю к столу, где сидел молодой с большими глазами и густыми черными бровями человек. «Похож на Сергея, — подумала Катя, — только здоровый».
— Присядьте, пожалуйста, — сказал он, улыбнувшись.
Молодой всегда остается молодым. Даже в официальной обстановке. Главный инженер смотрел на Катю, ждал, когда она заговорит, а сам незаметно для себя, помимо своей воли любовался девушкой.
— Мне нужен Белов. Писатель.
— Что-нибудь случилось? — Нет, нет… Просто, очень нужен.
— Павел Николаевич в лаве. Кажется, на втором участке. Сейчас мы его разыщем.
И он нажал кнопку селектора.
Кате пришлось ожидать долго, пока наконец в кабинет главного инженера вошел Белов. Он вошел черный, непонятный, чужой. Но все-таки это был он, Павел Николаевич. Катя повеселела; внутри словно разжалась пружина, державшая нервы в напряжении. Впервые она увидела Павла Николаевича в такой «обыкновенной» рабочей обстановке, и в эти минуты он сделался ей ближе. Прежде она видела Белова опрятно одетым, веселым, — он казался солидным, важным человеком. Она сторонилась, если он хотел идти с ней под руку, не позволяла прикоснуться к себе даже в те редкие минуты, когда они оставались вдвоем и он говорил ей ласковые слова. Теперь ей хотелось самой подойти к Белову, взять его за руку.
— Катя?.. Что тебя привело сюда? — удивился Белов. Они вышли в коридор, и здесь Катя залпом рассказала всю историю с Сергеем.
