разумеется, она не допустит подобной вольности. А на следующее утро он пришлет цветы. Ах, появится множество новых друзей, новых лиц и развлечений. Конечно, нельзя без конца бегать по театрам и танцам, и чуть позже она всерьез займется музыкой, но сейчас так хочется окунуться в обволакивающую теплом, полную волнующего трепета незнакомую атмосферу. Уподобиться бабочке, беззаботно порхающей с цветка на цветок ясным майским утром. Да, надо петь и танцевать!
«Я взрослая! Я взрослая! — напевал в голове сладкий голос, и стук вагонных колес подхватывал мотив, повторяя его все громче и громче. — Взрослая! Взрослая!»
Она с нетерпением ждала встречи с родными. Мама. Ослепительно прекрасная, в изысканном наряде, небрежно обнимает и шутливо взъерошивает волосы: «Детка, ты похожа на толстенького щеночка. Иди поиграй». Но сейчас мама не произнесет этих слов, потому что дочь с их последней встречи во время каникул сильно похудела, а благодаря завивке лицо уже не кажется таким круглым. Новое платье усиливает приятное впечатление, как и слегка тронутые неяркой помадой губы. Наконец-то мама сможет ею гордиться. Ах, как славно они повеселятся! Везде станут ходить вместе, заниматься одними делами, встречаться с теми же людьми! Наверное, именно этого она и ждала всю жизнь — всегда быть вдвоем с мамой. Как настоящие подруги. Милая мамочка, всегда такая великодушная и убийственно расточительная. За ней непременно нужен присмотр. И заживут они как две сестры.
Да, есть еще дядя Джон… Уже и не вспомнить то время, когда его не было рядом. Нет, он не родственник, но создается впечатление, что именно таковым является. Впервые они с мамой встретились с дядей Джоном во Фринтоне. Она тогда была маленькой девчушкой и плескалась с мамой на мелководье. Как же давно все это случилось. Дядя Джон на долгие годы стал неотъемлемой частью их семьи и приносил маме огромную пользу. Именно он отвечал на все письма и препирался с лавочниками, получив заоблачные счета, заботился о билетах, когда собирались в путешествие, и бронировал номера в отелях. Жил дядя Джон отдельно, но без него обходилась редкая трапеза, а если и отсутствовал во время обеда или ужина, значит, повел маму в ресторан или театр. Это дядя Джон в разное время заставлял маму покупать множество машин, но, надо признать, водитель он отменный.
Да, маме без дяди Джона не обойтись. К тому же он довольно милый, правда, несколько староват. Наверное, хорошо за сорок. Бедный старенький дядя Джон! Постой, как же его назвала одна из девочек в пансионе, когда они летом направлялись из Парижа в Канны? А, она спросила: «Вон тот тип, кто он, котяра твоей матери?» Какое меткое сравнение! Да-да, полосатый домашний кот. Дядя Джон и правда похож на славного, безобидного старого кота. Мурлычет себе тихонько в уголке, никогда не выпускает когти и знай лакает молоко из блюдца. Ладно! Дядя Джон будет носить за ними пальто, выводить в театр и служить в качестве партнера на танцевальных вечерах. Как счастливо заживут они вместе с мамой и дядей Джоном.
А сейчас невозможно усидеть на месте от волнения. И не имеет значения ни промозглый сумрачный вечер, ни душный спальный вагон. А поезд уже подъезжал к вокзалу «Виктория». Сердце готово вырваться из груди, и его удары отдаются в висках. Ласкающий слух дружелюбный рокот Лондона, грохот автобусов и желтые огни украшенных по случаю Рождества магазинов. Если все это и есть взрослая жизнь, то девушка чувствовала себя как никогда юной, ослепленной сияющей ярким светом надеждой, которую порождает неискушенность. И вот наступает долгожданный, ни с чем не сравнимый момент — поезд въезжает на станцию «Виктория».
Трепеща от волнения, с разрумянившимися щеками, она вышла на платформу. Синие глаза ярко блестят, бархатный беретик сдвинут набок.
— Мамочка, милая, как я рада, что вернулась!
Но тут происходит что-то непонятное, чего никак не должно быть. Во взгляде мамы застыло изумление сродни испугу. А потом она заговорила таким тоном, будто сердится или чего-то боится.
— Беби, с какой стати… — начала она, но голос неуверенно дрогнул, и мама улыбнулась, только слишком уж лучезарно и весело. — Что это ты с собой сделала? — И тут же перешла на обычный небрежный тон: — Наверное, у тебя груда багажа. Джон, иди и все уладь. Я замерзла и подожду в машине.
Девушка смотрела вслед матери с болезненным чувством разочарования в душе, а потом повернулась к стоявшему рядом мужчине, который почтительно держал в руках шляпу и не сводил глаз с ее лица.
— Привет, дядя Джон!
Но что означает этот пристальный взгляд? От прежнего сонного выражения не осталось и следа, оно стало оживленно-настороженным и каким-то странным.
Встреча прошла совсем не так, как ожидалось. Захватывающее дух чувство радостного предвкушения улетучилось, а на смену пришло ощущение затхлости и чуть ли не скуки. Девушке было одиноко и неуютно, и она замкнулась в себе. Все переживания связаны с мамой. С ней творится что-то неладное. Со дня возвращения из школы держится с дочерью холодно, все время раздражается и придирается к каждой мелочи.
А та изо всех сил старалась угодить матери, тщательно следила за внешностью, надела новое платье, которое ей так к лицу, непринужденно и весело болтала и смеялась с мамиными друзьями. Казалось, она уже давно выходит в свет. Взрослые вели себя очень мило, приглашали на танцевальные вечера, уик-энды, растянувшиеся на несколько дней вечеринки. Именно о такой жизни и мечталось в поезде. Но теперь мамино вечное недовольство все портило.
С самого начала мать держалась холодно. С первого же утра, когда они, как всегда, в сопровождении дяди Джона отправились покупать вечернее платье и дочь облюбовала прелестный бархатный наряд персикового цвета с глубоким вырезом на спине.
— Беби, милая, ну нельзя же быть такой глупышкой! Оно для тебя слишком вычурное и взрослое, — заявила мама, не обращая внимания на робкую просьбу. — Нет, Луиза, — обратилась она уже к продавщице. — Что-нибудь менее затейливое, и в белом цвете. А ты что глазеешь? — накинулась мама на дядю Джона. — Вероятно, хочешь вырядить ребенка, как уличную девку?
Никогда прежде мама не разговаривала подобным образом.
— Да-да, купим белое, оно чудесно смотрится, — задыхаясь от смущения, пролепетала девушка, ненавидя в душе проклятое платье с лентой на талии и широкими бретелями, как у школьниц. Но она была готова надеть любой наряд, лишь бы исчезло с маминого лица сердитое выражение и пропали недовольные морщинки в уголках рта.
А потом, когда мама отвернулась, дядя Джон прошептал на ухо:
— Ах, какая жалость! В бархатном платье ты была бы обворожительна. — Он улыбнулся и тихонько погладил девушку по руке, будто сообщник по тайному заговору. — Если что-нибудь понадобится, обращайся ко мне, — сказал он чуть позже в тот же день, увлекая ее в угол и воровато оглядываясь на приоткрытую дверь. — Не беспокой маму по мелочам, сразу иди ко мне.
Она с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Дядя Джон так походил сейчас на упитанного и гладкого домашнего кота. Вот-вот замурлычет, выгнув дугой спину.
— Спасибо, дядя Джон. Вы просто душка, — улыбнулась девушка и в порыве благодарности поцеловала его.
К великому изумлению, дядя Джон густо покраснел и, чуть помедлив, поцеловал в ответ.
— Ведь мы с тобой подружимся, беби, верно? — шепнул он, крепко сжимая ей руку.
— Но мы и так друзья, — откликнулась она, впервые в жизни испытывая неловкость, как перед посторонним.
Дни, которые полагалось заполнить радостью и интересными новыми делами, тянулись медленно, как в прежнее время школьные каникулы. И сама она будто и не покидала пансиона, так как мама под разными предлогами отказывалась от многочисленных приглашений.
— Потом, потом, может быть, попозже, — неопределенно говорила она и уходила вместе с дядей Джоном, оставляя дочь в одиночестве. И та в очередной раз звонила школьной подруге и тратила полкроны в «Плазе».
Рождество, как обычно, они провели у бабушки в деревне и после традиционного сытного обеда отправились на прогулку под дождем. Второй день Рождества, когда обмениваются подарками, скрасил поход в цирк, а на ужин пригласили одну из кузин. А потом потянулась унылая, безрадостная предновогодняя неделя. Боже, только бы ничего не случилось и не испортило еще и Новый год! Мамино
