вазой – а в вазе рыжая сухая мамбреция. Телевизор в углу, на прикроватной тумбочке телефон, торшер, пульт дистанционного управления. Имелись туалет и ванная с кафелем и шторкой. Даже вид за окном – на пустой деревенский дворик и лавочку с узорчатой резьбой. Туманов принял душ, голышом добрел до кровати и вновь забрался под одеяло. В голове было пусто, как в ведре.
Проснулся Павел через два часа. В голове посветлело, зашевелились какие-то мысли. Тишина стояла невыносимая. Как они живут тут в такой тишине? Он начал думать энергичнее, задумчиво уставился на старомодный телефон. Аппарат как аппарат. Осторожно снял трубку, прослушал длинный гудок. Звонить не возбраняется. А при выписке из гостиницы добрая фру Хильда (или фрау? или фрекен?) выставит счет. Вряд ли этот телефон поставлен на прослушку.
Он отбил код Швейцарии, код Шветтера, поколебался, отстучал еще несколько цифр. С замиранием сердца прислушался к гудкам. Посторонние не присоседились – при подключении к линии он услышал бы характерный звук. Отозвалась женщина со сварливым голосом.
– Мадам Розмари? Здравствуйте, – Туманов знал, что эта женщина говорит по-английски. Он даже разговаривал с ней несколько раз. – Прошу простить, что отрываю вас от важных дел. Не могли бы вы позвать к телефону мадам Шмидт – она живет рядом с вами, и вы ее, безусловно, знаете? Еще раз прошу прощения, но, кажется, она неудачно положила трубку, не могу дозвониться.
Павел не владел информацией, что там за история с «ребенком Розмари», но соседка у Дины, по крупному счету, была не вредная. Хотя и с положенными для женщины ее возраста странностями. Пару раз он звонил по этому номеру, но вряд ли она его запомнила. Память у доброй женщины была хуже девичьей.
– Это Пауль Шмидт, – на всякий случай сказал он, – муж пани Шмидт. Вы должны меня помнить.
– Да по мне хоть архиепископ Кентерберийский, – проворчала добрая дама и, судя по тому, что не повесила трубку, ушла за соседкой.
Туманов изнывал от нетерпения. Он должен был сделать это еще вчера, когда над Красилиной и детьми не сгустились окончательно тучи.
– Да, Пауль, слушаю, – громко сказала Дина. Сердце защемило, перехватило в горле. – Слушаю, кто это?
– Да я это, Динка, – прохрипел Туманов.
– Господи, Пашенька, тебе там голову отрезают? – Она понизила голос. – Говори же... Мадам Розмари, кажется, подслушивает... Да говори же, не молчи, ты где?
– Тут я, – он откашлялся, – просто представляю, какая ты там стоишь. Вся такая воздушная, нежная...
– С завидными мешками под глазами. Нервная, взвинченная, растолстевшая, с безжизненными волосами и скрюченным носом. Ты будешь в диком восторге, когда меня увидишь.
– Новости, родная, не совсем радостные, – признался Павел. – Нет, со мной все в порядке, дело в тебе...
– Ах, во мне, и как я не догадалась! – всполошилась Динка. – Ты где находишься?
– В одной из европейских стран, – отозвался Туманов. – Но это довольно далеко от Швейцарии.
– Правда? Подожди, кажется, высветился твой номер... Код «плюс сорок семь» – какая страна? Боже, как все это знакомо... – Дина мучительно вспоминала.
– Не напрягайся. Это Норвегия. «Северный путь», однако. Повторяю, со мной все в порядке. Тепло, светло, и комары не кусают. Но вышла неприятность. Ты знаешь, как это бывает. Засада, подумал Штирлиц, все такое. Могут вычислить меня и тебя с детьми. Раньше у них не было такой необходимости – вы и жили спокойно. А теперь такая необходимость может возникнуть.
– Но ты не уверен?
– Да, я не уверен. Уверен только в том, что ты должна немедленно собраться... в общем, подумай сама, что ты должна собрать, и срочно выехать на «запасной полигон».
Имелось у них припасенное местечко на юге солнечной Европы, название которого по телефону лучше было не упоминать.
– Ты спятил, – ахнула Динка. – Мы уже привыкли к этому городку.
– Забыла про привычку и отвычку? – строго напомнил Павел. – Такая уж судьба у нас с тобой, родная.
– Да уж, Туманов, тропофобией я с тобой не заболею. Эх, закатить бы тебе сейчас истерику и все, что полагается в таких случаях...
– Закати, я не обижусь. Но поступай именно так, как я скажу. Положи трубку, не забыв поцеловать меня на прощание, любезно поблагодари мадам Розмари, прогулочным шагом дойди до своего дома, собери вещи. Бери только самое нужное.
– Дети – это нужное?
– Думаю, да.
– А коллекция фаллоимитаторов?
– Не надо. Скоро у тебя появится живой... фаллоимитатор. Дети с тобой?
– Алиса на кухне – мы тут, понимаешь, обедаем. Антон увлекся хоккеем и пропадает в спортивном центре. Должен прибежать на обед...
– Черт... Ладно, жди, пока прибежит. Вызови такси – пусть подъедет к заднему крыльцу. А сама создай видимость, что никуда не собираешься. Ну, развесь на лужайке какие-нибудь ненужные бюстгальтеры...
– Ах, я сама не соображу.
– Сообразишь, ты же умница. На телефонные звонки не отвечай – я больше звонить не буду. С незнакомцами не разговаривай. Поезжайте на автостанцию, оттуда до Женевы, держи детей крепче, как бы ни брыкались, в Женеве возьмешь билеты на самолет и никуда не выходи из здания аэропорта...
– Требования у тебя, Туманов, как у террориста. Мы бедные, ты забыл?
– Ну да, я помню, – он невольно улыбнулся. – Только начали жить хорошо, как деньги кончились. Не свисти мне, Динка, какие вы там материально неудовлетворенные, финансово неподготовленные. Ты помнишь, где спрятана кубышка с условными единицами. Покружите немного по городу, в который прилетите. Хвоста не будет – отправляйтесь в наш уголок. Не забудь сменить фамилию. Я приеду...
– Когда, Туманов? Это фраза превращается во что-то вроде ритуала.
– Твой вопрос тоже. Будь осторожна, Динка. Я снова перешел дорогу той самой лавочке, о которой мы никак не можем забыть...
– О, мой бог!
– Все, он со мной. Целую.
Он закрыл глаза, несколько минут отходил от разговора. Голова трещала. Видимо, магнитное поле Земли сегодня сильно возмущенное. Уснуть уже не получалось. Туманов нащупал пульт, включил телевизор. Странно, он думал, тут пять-шесть каналов, а оказалось их столько, что можно было щелкать до вечера. Похоже, телевизоры во владениях фрау Хильды были подключены к кабельной сети. Первый десяток он прощелкал без интереса – не смотреть же государственные каналы Норвегии. Дальше пошло интереснее. Туманов просмотрел фрагмент динамичного боевика со взорванными автомобилями и сообразительной брюнеткой, играючи выпутывающейся из неприятностей. Посмотрел бы еще, но пошли титры. Посмеялся над тупой рекламой – не реклама, а антиреклама, лично он бы после просмотра таких шедевров никогда не пошел покупать рекламируемый товар. Один из каналов был местный, трансляция шла из Вадсё – административного центра губернии. Сюжет живописал прелести горнолыжной базы близ Киркенсаанд (он вспомнил – было такое местечко к югу от Мортунда). Знания языка здесь не требовались. Камера показывала счастливых туристов, обитающих в симпатичных шале на сваях, умопомрачительные пейзажи с ледниками и крутыми трассами скоростного спуска, уютные столовые, свежевыкрашенные фуникулеры, трамплины. Предлагались услуги по прокату лыж, катание на собачьих упряжках, санях, снегокатах. К горнолыжному спорту Туманов отношения не имел, щелкал дальше.
В районе тридцатой кнопки он наткнулся на российское телевидение и чуть не подпрыгнул от удивления. Возможно, и ничего удивительного. Норвегия – одна из немногих стран, где к русским относились терпимо. И проживало здесь немало русских – большой наплыв был после Второй мировой войны: бывшие пленные, узники концлагерей, партизаны из Сопротивления, резонно не желающие
