– Ну что ж, – так же тихо проговорил он. – Хорошо...
Затем он заговорил другим тоном, резким и убежденным.
– Теперь послушай меня. Мы выиграем эту войну. Мы, русские!.. Только не сейчас, тут ты прав... Потом ты увидишь, как будут делиться награды. Те, кто сейчас с оружием в руках бьется против нас, ничего не получат. Ты думаешь, тебе вышку дадут в личное пользование? – Речь шла о нефтедобывающей скважине, которых в республике было великое множество. Когда советская власть в Чечне рухнула, то добычу нефти захватили в свои руки люди, близко стоявшие к президенту Ичкерии или располагавшие вооруженной силой. – И вы станете жить, как арабы? Богато и независимо? Ерунда... Ты не забывай, за что воюешь. Кавказский халифат от моря до моря... Шестнадцатый век. Со всем, что ему соответствует. Я так думаю, ничего из этого не получится. Время назад не повернешь.
Рамазан пожал плечами. Над этой стороной вопроса он еще не задумывался. Сейчас для него главное – выгнать отсюда русских.
Они помолчали. Алексей уже принял решение. Он задумчиво проговорил:
– Да... сколько с тобой видимся, а убить друг друга не можем. Вот судьба...
Слабая улыбка тронула губы чеченца. Тон Алексея изменился, стал жестким и холодным.
– Но ничего, сейчас мы это дело исправим... Поднимайся и иди к дереву, что у тебя сзади. Дергаться не советую, патрон в патроннике.
Рамазан медленно поднялся, хотел что-то сказать, но передумал. Он повернулся к Чижову спиной и сделал пару шагов к старой лиственнице с потрескавшейся корой. Алексей взял винтовку в левую руку, правой вытащил из кобуры «стечкин», перехватил его за предохранительную скобу и сильно и резко ударил чеченца массивной рукояткой пистолета сзади, чуть пониже уха. Тот моментально опрокинулся в сырую землю головой вперед. Алексей еще немного протащил его и сомкнул его руки впереди за стволом дерева, заковав их в наручники. Затем сел на прежнее место и снова закурил, ожидая, пока тот придет в себя. Через полминуты Рамазан слабо заворочался и замычал, отплевывая землю, попавшую ему в рот при падении.
– Не шевелись, – сказал русский и поднял винтовку. Металлическая петля, или антабка, соединяющая ствол оружия с крепким брезентовым ремнем, слабо звякнула. «Блин, перетерлась изолента, заново обмотать надо», – мельком подумал Чижов, наводя ствол на коротко стриженный затылок.
Рамазан, услышав этот звук, понял, что оружие поменяло свое положение и поднято в горизонтальное положение. Он замер и перестал дышать. Алексей прицелился и дважды плавно и быстро потянул на себя спусковой крючок. Два раза послышался звук, как будто с шипением открылась бутылка с шампанским. Звук был настолько тихий, что было слышно металлическое лязганье затвора.
Затем Чижов встал, выбросил окурок в воду, перекинул «ВСС» в положение «на грудь», поставил на предохранитель, покачал головой, глядя на Рамазана, затем перепрыгнул через ручей и быстро поднялся по противоположному склону оврага.
В четыре утра группа СОБРа выдвинулась к окраине села и при поддержке разведбата под командованием подполковника Андреева окружила дом Ахмедова. Людей на улицах видно не было, свет в окнах не горел. Десять БТР с солдатами заняли позиции на близлежащих узких грязных сельских перекрестках, взяв нужную территорию в кольцо. Две артиллерийские батареи огневой поддержки быстро развернулись на холме перед дорогой, ведущей в населенный пункт. Никто из домов не выходил и не спрашивал, что случилось. Все спали или делали вид, что спят. Выяснять отношения с внезапно появившимися вооруженными русскими никто из мирных жителей не хотел. Улицы едва-едва начали освещаться еще не солнцем, а предрассветным сереньким светом.
Подсветив фонариком в крупномасштабную карту села, сделанную со спутника за три дня до операции, Гордей глубоко вздохнул и мысленно перекрестился. Если он ошибся, то следующая его командировка будет в тюрьму. Обернувшись к человеку, которого вели впереди одной из групп со связанными руками, он притянул его голову к своим губам и прошептал в заросшее седыми волосами ухо:
– Этот?
Старый пастух, которого захватили в качестве «языка» вчера утром, быстро закивал головой. После того как он сразу начал говорить и согласился показать убежище бандитов (а это было самым лучшим вариантом), Гордей под нажимом Газдиева согласился сохранить ему жизнь, но с условием, что тот лично покажет нужный им дом. Если же «язык» обманет (а это станет известно минут через пять после начала операции), то Гордей лично отправит его в рай, как и обещал, и старый Иса, глядя в круглые и неподвижные глаза русского, сразу же ему поверил.
Еще днем был проработан план штурма. Группы резерва и прикрытия, стараясь не шуметь, быстро занимали свои места. Слышно было тяжелое дыхание (передвигаться в бронежилете и в набитой патронами и автоматными рожками разгрузке грациозно и легко не получалось) и топот ног, негромкий, но все равно различимый в глубокой тишине спящего села.
«Будем надеяться, что они сразу не сообразят, кто это, и не поднимут тревогу», – думал Гордей, глядя на передвижения своих людей. Впрочем, хорошее соображение боевиков уже роли не играло. Остановить операцию мог только налет авиации, но появление в небе самолетов, принадлежащих ВВС Республики Ичкерия, исключалось в корне. Командир усмехнулся своим мыслям и обернулся к чеченскому оперативнику. «Пока все нормально», – прошептал старший группы на ухо Газдиеву и посмотрел на часы. Часы у него назывались «командирские», отличались точным ходом и на обратной крышке имели надпись: «За храбрость». Об этой надписи знал только сам владелец часов, очень берег их и справедливо считал, что они заменили медаль, которую так и не вручили ему за первый, еще зимний штурм Грозного.
Тихо щелкнула рация на левом плече. Гордей прижал решетчатый переговорник к губам и отозвался. Ему доложили о готовности групп, окруживших дом. Гордей три раза нажал на тональную клавишу, подождал секунду и повторил. Это была команда снайперам.
Ахмедову не спалось. Привыкший анализировать свои мысли и настроение, тридцатипятилетний чеченец никак не мог докопаться до причины бессонницы. Он протянул руку, нащупал на столике рядом с кроватью сигареты и закурил в темноте. Надо было встать и пошире раскрыть окно, чтобы проветрилась комната, но подниматься было лень. Почему же он проснулся и ворочается вот уже почти час? Что его разбудило? Далекий шум автомобиля? Да мало ли кто с утра собрался в город, на базар там или к родственникам... Тишина стояла полная, только еле слышные звуки, говорящие о том, что их издает именно человек, слабо доносились из глубины двора. Шаги, негромкий говор, изредка звяканье оружия. Но Ахмедов не беспокоился, хуже было бы, если бы этих звуков не было. Во дворе находилась круглосуточная охрана, и сейчас, скорее всего, менялись посты. Сейчас часовые заступят на дежурство, и все успокоится на пару часов, до следующей смены. Он курил, задумчиво глядя на огонек сигареты. Да в чем дело, в конце концов? Вроде пока все шло хорошо. Джангуразовского посланника, этого здорового хмурого парня, он принял нормально. Они поговорили, поели и обсудили планы на будущее. Ахмедов высказал уважение к самому Джангуразову и к его святой борьбе с неверными. На предложение Ахмедову и его людям вступить в отряд чеченец ответил, что надо подумать. Подумать не о том, добавил он сразу, поймав мрачный взгляд Рамазана, присоединяться к Джангуразову или нет, а о том, что он сможет еще поднабрать людей и только потом они войдут в группировку к известному человеку как самостоятельная боевая единица. Сейчас у него всего с десяток человек (здесь Ахмедов соврал, у него было побольше людей, но все они в данный момент отслеживали трех потенциальных жертв, которых он планировал взять в заложники в ближайшее время), и пусть поймет его правильно уважаемый гость, он не хочет раствориться в отряде Джангуразова. Рамазан согласно кивнул, в очередной раз подумав о том, что это не первая маленькая шишка, которая мнит себя великим арбузом.
Что же еще? Этот угрюмый недоумок не мог испортить ему настроение, не в нем дело. С выкупом тоже вроде все нормально. Неделю назад Арби («Незаменимый человек», – с ухмылкой подумал Ахмедов) перед кинокамерой большим кухонным ножом отхватил два пальца у кабардинца, за которого уже месяц не передают денег. Сначала Арби связал его, затем громко посетовал на непонятливость родственников, которые заставляют мучиться такого неплохого парня, как Мухаммед Унатлоков. Все это он говорил громко и отчетливо, одновременно натачивая нож и ободряюще хлопая по плечу заложника, привязанного к стулу.
