Элизабет Эштон
Взмахни белым крылом
Глава 1
– Итак, дочь моя, вы покидаете нас, чтобы вернуться в мир. Что ж, так тому и быть. Однако должна вас предупредить, это весьма порочное и безнравственное место! – Огонек, сверкнувший в черных глазах аббатисы, несколько противоречил суровости ее слов.
Но стоявшая перед ней в простом форменном платье Кэтрин Каррутерс ничего не заметила. Ее глаза были устремлены вдаль, за частые прутья решетки, загораживающей окно. Забыв обо всем, она жадно любовалась верхушками деревьев, на которых уже набухли почки, и вдыхала аромат цветущего миндаля.
– Да, но такое прекрасное место! – возразила она.
– Это верно, – сухо согласилась аббатиса. – В мире все прекрасно, кроме человека, который поистине создание слабое и греховное. Слава Создателю, что у тебя, дитя мое, есть защитница от грехов и мерзостей, которые поджидают тебя по ту сторону монастыря, – твоя добрая мать. Помни, Кэтрин, об этом всегда. Слушайся ее во всем, потому что она хочет тебе только добра. Впрочем, мне кажется, нет нужды напоминать тебе об этом.
– Совершенно верно, – резковато бросила Кэтрин, чуть заметно порозовев. – Поверьте, матушка, я всегда буду ей признательна. И может, наступит день, когда я смогу, наконец, сполна воздать ей за то, что она для меня сделала.
На самом деле Эдвина Каррутерс, о которой шла речь, приходилась ей теткой, а не родной матерью. Родители Кэтрин погибли в автомобильной катастрофе, когда девочке еще не было пяти лет. Заплаканную, ошеломленную свалившимся на нее несчастьем, ее тогда отвезли в приют. В это время Эдвина, известная писательница, талантливому перу которой принадлежали широко известные книги о путешествиях, странствовала по всему миру в надежде заглушить собственное горе – потерю любимого мужа и смерть крохотной дочери. Но, услышав о трагедии, она примчалась откуда-то из другого полушария, разыскала осиротевшую племянницу, забрала ее из приюта, увезла в принадлежавший ей домик у подножия Пиренеев и три долгих года полностью посвятила девочке, словно та была ее родной дочерью. Только повзрослев, Кэтрин до конца поняла, скольким она обязана официально удочерившей ее тетке, единственному близкому ей человеку.
Когда девочке исполнилось девять, Эдвина отослала ее в монастырь Божественного Сердца и смогла наконец пожить в свое удовольствие, пока ее воспитанница находилась под присмотром монахинь. Правда, как только начинались каникулы, неизменно возвращалась в свой маленький домик в Пиренеях, за которым в ее отсутствие приглядывала пожилая чета французов – Пьер и Мари Леру, просто обожавших Кэтрин. В этом доме девочка провела немало счастливых дней, бродя вместе со своей приемной матерью по окрестностям или катаясь под ее руководством на лошадях, которых Эдвина завела специально, чтобы племянница научилась держаться в седле. Однако ни одна из них никогда не делала попыток свести знакомство с кем-нибудь из соседей. Да и в монастыре у Кэтрин так и не появилось среди пансионерок подруг. Девочки там постоянно менялись: как только им исполнялось одиннадцать лет, они покидали обитель, чтобы продолжить образование уже за ее стенами. И только Кэтрин оставалась там жить по соглашению, заключенному между Эдвиной и аббатисой. Впрочем, она всей душой привязалась к застенчивым и ласковым монашкам и даже какое-то время не сомневалась, что со временем сама станет одной из них.
Само собой, идея эта пришлась Эдвине не по душе. Но, слишком умная, чтобы открыто протестовать, она промолчала и лишь молча наблюдала за приемной дочерью. Как показало время, выбранная ею тактика оказалась блестящей – через некоторое время Кэтрин и сама убедилась, что служение Богу не ее призвание. Между тем она росла, постепенно расцветая и превращаясь в очаровательную девушку, заботливо оберегаемую от всех соблазнов и опасностей, подстерегающих ее сверстниц, и даже не подозревала, что это почти полное уединение было строгим требованием Эдвины.
И вот сейчас аббатиса с грустью смотрела на блестящие каштановые локоны, красиво обрамлявшие личико Кэтрин, и думала, а была ли та справедлива к своей осиротевшей племяннице, пожелав, чтобы она выросла вдали от мирских соблазнов? Добрые сестры должны были сделать ее добродетельной и послушной, научить вести дом и заниматься хозяйством, поскольку со временем ей предстояло провести жизнь там, где превыше всего ценились именно эти женские добродетели. Однако настоятельница сильно подозревала, что сама Кэтрин понятия не имеет об уготованном ей жребии. Подавив готовый вырваться из груди вздох, она спросила:
– Значит, ты собираешься вернуться к приемной матери? Я правильно тебя поняла? И кажется, надеешься стать ее спутницей в многочисленных путешествиях?
– О да! Я всей душой хотела бы этого, достопочтенная мать! Просто сгораю от желания... ведь это такая возможность повидать мир! – Девичье лицо просияло. – И потом, я ведь могу помочь Эдвине! Например, печатать ее заметки, ведь бедняжка, увы, пишет как курица лапой. Но я научилась разбирать ее почерк.
– Да, это верно, – согласилась аббатиса, которой тоже в свое время немало трудов доставили каракули Эдвины. – А ты, значит, называешь приемную мать просто по имени? – В ее голосе прозвучал легкий упрек.
– Она сама попросила меня об этом. Сказала, что теперь, когда я выросла и стала взрослой, это вполне нормально. Многие так сейчас делают.
К счастью, ни Кэтрин, ни аббатиса даже не подозревали о том, что испытывала бедняжка Эдвина, когда слово «мама» слетало с губ ее племянницы. Ведь для нее это магическое слово было и оставалось привилегией лишь покойной Каролины – забавная и трогательная сентиментальная причуда женщины, всегда гордившейся тем, что не забивает себе голову разной чепухой.
– Понимаю. – Пожилая женщина замолчала. Потом, неловко помявшись, тихо спросила: – Стало быть, ты пока не думаешь о замужестве?
На лице Кэтрин отразилось недоумение.
– Нет, – растерянно прошептала она. – Да и кому придет в голову жениться на такой простушке, как я?
Само собой, женское тщеславие в стенах монастыря отнюдь не считалось добродетелью. В глазах Кэтрин олицетворением красоты были светло-золотистые локоны, голубые глаза и сдобное миловидное личико – эдакая скучная, пресная куколка с обложки журнала. Себя она красивой не считала – в чертах ее лица было слишком много оригинального, да и краски его были неяркими, скорее приглушенными. Девушка простодушно думала, что в лучшем случае может казаться лишь хорошенькой.
– Да и потом, – продолжала она, – меня ведь назвали в честь святой Екатерины – покровительницы девственниц и оставшихся в девичестве. Поэтому я почти уверена, что и мне на роду написано быть одной и служить Эдвине утешением до ее последних дней.
Аббатиса подавила вздох. Кэтрин никогда не доставляла ей особых хлопот, но и назвать ее бесхарактерной или слабой она тоже не могла. Достаточно было взглянуть на твердую линию маленького, упрямого подбородка, на мягкие, чувственные очертания губ, чтобы угадать в ней страстную, пылкую натуру. Старушке не раз приходило в голову, что Кэтрин могла бы со временем превратиться в восхитительную женщину, будь у нее шанс расти в нормальной обстановке. Имеет ли право Эдвина Каррутерс вручить приемную дочь супругу, выбранному не по ее желанию, да еще когда чувства девушки не проснулись, а девственное, никем не тронутое сердце трепещет в ожидании будущего? Не случится ли так, что Кэтрин взбунтуется, не в силах смириться с тем, что кто-то грубо распоряжается ее жизнью? Остается только надеяться, вздохнула матушка, что если это и произойдет, так только до того, как над головой ее воспитанницы прозвенят свадебные колокола!
