Дядя Юрий предложил мне чашку чая, но я ответила, что мне пора домой.
— Как у вас дела с тех пор, как Галина отошла в лучший мир? — спросил он. — Ты и твои родные, вы справляетесь?
Я утвердительно кивнула. По правде говоря, мне не казалось, что мы справляемся, но последнее, чего бы мне хотелось, — это помощи Семьи.
Когда я вернулась домой, все было тихо. Из-под двери комнаты сестры был виден свет; обычно это означало, что она занимается. Имоджин мыла посуду, хотя это не входило в ее обязанности. Я пошла на кухню, чтобы поговорить с ней.
— Я приготовила обед и дала твоему брату аспирин, — сказала она.
— Очень вам благодарна. Вы могли бы этого не делать.
Она выключила воду.
— Я очень беспокоюсь о тебе, твоем брате и твоей сестре, Анни. Даже несмотря на то, что Галина мертва, я все равно беспокоюсь о вас.
Я кивнула, и тут мне на ум пришло то, что я сочла хорошей идеей.
— Я надеюсь, вас не оскорбит, если я предложу вам остаться тут на несколько недель? Я знаю, что ваша профессия — сиделка, а не нянечка, но мне правда нужна помощь. И для них обстановка станет более привычной. — Я махнула рукой в сторону наших комнат. — Мистер Киплинг будет выплачивать вам ту же зарплату, что и обычно.
— Только если мне не придется выносить судно. — Она улыбнулась.
— Если вы захотите побыть у нас, можно использовать комнату бабушки.
— Звучит неплохо, Анни. Честно говоря, я надеялась, что ты это предложишь.
Хотя я не слишком люблю нежничанья, я обняла Имоджин. Она широко раскрыла передо мной руки, и было бы невежливо не обнять ее.
Она предложила мне разогреть еду, но я отказалась: желудок все еще бунтовал.
— Тост? — спросила она.
Надо признать, звучало заманчиво.
Она обрезала у хлеба корочки и положила тост на симпатичную фарфоровую тарелочку, а потом отправила меня в кровать.
Когда я вошла в комнату, оказалось, меня там ждал Вин. Он читал книгу.
— О, я и не знала, что ты все еще здесь.
— Ты ушла, не попрощавшись, — сказал Вин, положив книгу на кровать (книга принадлежала Имоджин). — Я не знал, куда ты пошла, и ждал, надеясь, что тебя не убьют. А теперь, когда я вижу, что ты жива, могу и уйти.
Вин встал. Он был почти на голову выше меня, и рядом с ним я чувствовала себя малявкой.
— Прости, я не могла отложить этот вопрос.
— Не могла отложить? Самое лучшее, что ты можешь придумать для извинения?
Он улыбался, когда говорил эти слова.
— Ну, моя жизнь — сложная штука. Мне правда жаль.
Он нахмурил брови и поцеловал меня:
— Ты прощена.
— Я сегодня только и делаю, что извиняюсь. Уже начинаю чувствовать себя самым виноватым человеком на земле.
— Не суди себя строго. Сомневаюсь, что ты — самая виноватая. Земля очень большая.
— Ну спасибо.
— Я уже начал беспокоиться, не убежала ли ты с Юджи. Так ведь его имя?
— Да.
— И начал ревновать.
— Не начинай, Юджи двадцать три, и он слишком стар для меня.
— И ты предпочитаешь меня, да?
— Ну да, конечно, я предпочитаю тебя. Хватит строить из себя дурачка, Вин.
— Двадцать три не такой уж большой возраст, — поддразнивал он. — Когда тебе будет восемнадцать, ему исполнится всего лишь двадцать пять.
— Забавно, точно так же Нетти говорила о тебе. Разница в том, что ты всего на четыре года старше ее.
— Что, Нетти на меня запала?
Я широко раскрыла глаза:
— Ты что, не видишь? Она почти помешалась на тебе.
Он покачал головой:
— Очень мило.
Зазвенел дверной звонок, я подошла к двери и посмотрела в глазок. Там стоял человек, которого я никогда в жизни не видела, и держал в руках картонный ящик, обернутый в целлофан (дорогая штука, сейчас нечасто такое встретишь — целлофан не перерабатывается). Человек был ниже, чем я, а его руки были подозрительно тонкими по сравнению с круглым животом. Хотелось бы знать, действительно ли он такой толстый или его живот — фальшивка, скрывающая что-нибудь опасное, типа оружия.
— Доставка для Ани Баланчиной, — сказал он.
— От кого? — спросила я, не открывая дверь.
— Не могу сказать.
— Минутку, — ответила я и пошла к бабушкиному шкафу, чтобы достать папин пистолет. Я заткнула его за пояс юбки и вернулась в прихожую. Накинув на дверь цепочку, я слегка приоткрыла дверь.
— Что в коробке? — спросила я.
— Если я расскажу, это испортит сюрприз, — сказал посыльный.
— Я не люблю сюрпризы.
— Да перестаньте, все девчонки их любят.
— Но не я. — И я начала закрывать дверь.
— Подождите! Это цветы. Получите их, хорошо? Вы последний из моих заказов на сегодня.
— Но я не жду никаких цветов.
— В том-то и дело. Люди обычно не ждут цветов.
В его словах был смысл.
— Распишитесь здесь. — Он протянул мне коробку и затем электронное устройство и попросил, чтобы я подписала.
Я сказала, что лучше не буду этого делать.
— Да перестань, детка, хватит усложнять мне жизнь. Подпишись здесь, пожалуйста.
— Почему бы вам не сделать это за меня?
— Годится, — ответил он и пробормотал себе под нос: — В наше время дети стали такие невоспитанные.
Я принесла неожиданно тяжелую коробку на кухню и разрезала целлофан ножом. В неглубокой квадратной вазе стояло двадцать четыре розы с короткими стеблями. Это были самые красивые цветы, которые мне когда-либо посылали. Там же лежал бумажный конверт кремового цвета, на котором было написано мое имя. Я вскрыла его и прочла следующее:
«Дорогая Аня, приношу свои извинения, что жестко говорил с тобой сегодня. Ты перенесла очень тяжелую потерю, а я вел себя как безмозглый грубиян.
Я больше всех понимаю, какие жертвы ты приносишь. Знай, что ты не одна и у тебя есть друг.
P. S. Однажды, когда я еще был ребенком, у меня были причины, чтобы впасть в бездну отчаяния. Твой отец поделился со мной следующим: «Более всего мы боимся не того, что мы неполноценны, а того,
