синеве зимнего неба.
Праксифея со своей хозяйкой, танагрейской царицей Асопидой, возвращалась в свою палатку, у входа в которую стояли две танагреянки с факелами в руках. Одна из них подняла завесу, чтобы впустить обеих цариц.
Но они вошли не сразу; какой-то далекий звон заставил их оглянуться.
Последние огни костра уже успели погаснуть; вершина Киферона была всеми покинута. Но над алтарем Геры виднелись какие-то странные белые фигуры, светившиеся бледным, призрачным светом. Не то женщины, не то птицы, но птицы огромные, со сверкающими крыльями. Они кружились с бешеной быстротой, все ниже и ниже, все ближе и ближе; и все явственнее раздавался серебристый звон их крыльев. Праксифея судорожно сжимала руку своей хозяйки:
— Что это значит? Кто они?
Но Асопида сама вся тряслась от страха, и багровый свет факела не мог закрасить мертвенную бледность, покрывшую ее лицо.
— Не знаю… Каждый год посещаю праздник почтенной киферонской владычицы, но их вижу в первый… и, боюсь, в последний раз.
— Это Вьюги, — произнес внезапно громкий, глубокий голос из палатки. И хотя в этом ответе не было ничего утешительного, но Праксифея почувствовала внезапное успокоение. Она узнала свою странницу.
— Вьюги, резвые нимфы северного царя Борея, — продолжала та. — В неурочный час пожаловали они к нам, до конца алкиониных дней; но это одна из прихотей старика. Войдите, царицы, и не бойтесь ничего.
Они вошли. Странница взяла обеих за руки и потянула их к себе — с неземной силой, как им показалось. Но и эта сила действовала на них успокаивающе.
Звон становился все громче, сопровождаемый оглушительным треском.
— Шалят, — пояснила странница. — Схватили недогоревшие брусья костра, играют ими точно мячиками. Раскидали весь костер. И, смотрите, всю площадку снегом засыпали.
Она все видела — полотно палатки стало для нее точно прозрачным.
Еще громче, еще ближе — и звон, и свист, и вой. Гнется, гнется полотно палатки. Долго ли выдержит? Но царицам не страшно. Странница держит за руку Асопиду и обвила руками стан Праксифеи, тихо наклоняя ее к себе на грудь.
— Не бойся, дочь моя; они совсем близко, я знаю, но не бойся!
Палатка гнется, колья трещат; смех и звон слышится отовсюду. Вот один канат лопнул, за ним другой, третий. Обрушилась палатка, похоронила под собой своих обитательниц, завернула их в себя. Вьюги ее подхватили и стали ее кружить с диким смехом вокруг последнего кола. Наконец и он был вырван, они взлетели со своей добычей на воздух и понесли ее высоко над склоном горы, вниз по долине Киклобора…
Когда Праксифея проснулась, утреннее солнце мирно улыбалось с ясного неба. Она была цела и невредима, рядом с нею, тоже невредимая, стояла Асопида. На руках у нее, завернутый в кусок полотна разорванной палатки, дремал младенец — девочка, как и было предсказано странницей. Ее самой уж не было видно.
И нарекли новорожденную Орифией. Это значит «бушующая на горе».
III
Прошло семнадцать лет. Орифия стала невестой; да, но только по возрасту. В женихах недостатка не было, да и она не чуждалась брака. Но до помолвки дело не доходило никогда.
— Отец мой, — отвечала она на упреки Эрехфея, — разве я тут виновата? Я пойду за всякого, которого ты мне выберешь, будь то царевич или парнетский дровосек; я требую только одного — чтобы мой жених меня любил и мне в этом признался. Разве это так трудно?
Эрехфей не мог не согласиться с дочерью; и все-таки никто из юношей не решался. Казалось, весь тот страх, которого не испытала Праксифея во время хоровода Вьюг, передавался женихам «бушующей на горе». Стоило кому из них остаться наедине с нею, стоило ей направить на него свой ждущий, испытующий взор — его точно молнией прожигало, руки сковывало, дыхание захватывало. Постоит царевна, постоит среди глубокого обоюдного молчания — и уйдет, гневно захлопнув за собою дверь. И не сразу прежняя самоуверенность возвращалась к юноше.
— Нет, нет! Легче признаваться в любви самой Гере Киферонской, чем ей!
— Послушай, дочка, — сказала ей однажды Праксифея, — мне приснился вещий сон о твоей свадьбе. Явилась мне она, — знаешь, та, чьими благостными руками ты была повита в ту ночь. И говорит она мне: представь ты ее в ближайшую феорию Артемиде Делосской. От нее она вернется невестой — невестой царственного жениха.
IV
Но и эта надежда как будто обманула. Никогда Делос не видал более блестящей феории; казалось, юноши со всей Эллады собрались на ласковые берега Круглого Озера, чтобы увидеть вторую Артемиду — так ее называли — и попытать счастья. Но исход был неизменно один и тот же.
И вот афинская ладья опять рассекала волны, пробираясь через лабиринт Киклад к стране родной Паллады. Праксифея с дочерью сидели, вдыхая прохладу вечернего ветра, в грустном раздумье.
Зашло солнце, настала ночь — душистая весенняя ночь. Полная луна привольно купалась в голубых волнах.
И вдруг…
— Что с тобой, матушка? — озабоченно спросила Орифия.
Та только порывисто прижала ее к себе.
— Смотри!.. Смотри!..
— Какие-то белые тучки; что же в них страшного?
— Ты их не знаешь, но я их знаю. О дочь моя, мы погибли: это опять они…
— Да кто же?
— Вьюги! Боже, и здесь, на море, среди утесов!.. Мы бы и там погибли, если бы не она. А здесь…
Действительно, опять послышался знакомый звон. Вопль отчаяния ответил ему с корабля. За ним последовали молитвы, проклятия. Вьюги резвой толпой нагрянули на пловцов; кто-то бросился спускать парус, но не успел, одна из Вьюг со звонким смехом разорвала его пополам, а другая в то же время разломала мачту и бросила верхнюю часть в море.
— Тритоны! Тритоны! Послышался издали протяжный гул, точно кто-то на рожке играет; вслед на тем расходившиеся волны закишели толпою юношей на всевозможных морских чудищах.
— Здорово, сестры! Что прикажете? Бросать, заливать, топить?
— Бросать — бросайте, заливать — заливайте, а топить не смейте! Знайте одно: вы везете нашу царицу.
Орифия стояла одна на носу, легко держась за борт своей сильной рукой, над лежащей в обмороке матерью, над валяющейся среди ребер трюма командой. Вьюги ласкали ее своими пушистыми крыльями, охраняя ее от заливающих волн. На ее устах была улыбка, в очах — ожидание: теперь, теперь должно свершиться нечто решающее, великое!
— Я здесь, я жду: где ты? Объявись, мой суженый, мой желанный!
