«– Здравствуйте, товарищи чекисты!
– Здравствуйте-здравствуйте, товарищ маршал…»
Костя покачнулся и медленно сполз на землю.
– Слышь, Всеволод… – Чалый вздохнул устало и посмотрел Севке в глаза – твердо и печально. – Он все равно не выживет… Домой ты попадешь к ночи, в мороз, без мобильника… Шмотки будут рядом, переоденешься… А он? Ты его прямо в форме потащишь? Понимаешь, что с тобой потом будет?
– Ерунда.
– Правда? Ты про парафиновый тест слышал?
– Это о следах пороха?
– Точно. Ты понимаешь, что тебя сразу погонят на него? Сразу. А ты сегодня стрелял сколько раз? Десять? Так что у ментов будет раненый и будет стрелок. Раненый, имей в виду, умрет и показаний даст не успеет… И ты…
– Пошел ты… – сказал Севка.
– Да я-то пойду. Я тебе твою одежку передам и отправлюсь на теплые моря, на кокосовый остров. А ты…
– Я рад за тебя. Прямо завидую. И про свой долг я тоже помню. Зайдешь на досуге, получишь. Как только мы Костю перетащим – так сразу я стану твоим должником…
Костя застонал, поднял голову.
– Ничего, Костя, уже скоро, – сказал Севка, присев возле друга. – У нас там знаешь какая медицина? О- го-го! Заражение – ерунда. У нас там антибиотики есть…
Костя улыбнулся.
Попытался что-то сказать.
– Не напрягайся, – попросил Севка. – И сознание не теряй… Мы там с тобой еще поболтаем перед больницей…
– Раздевайся, – сказал Чалый.
– Полностью?
– Абсолютно. Ибо нагой ты пришел в этот мир…
Севка хмыкнул, вспомнив разговор перед расстрелом. Перед своим расстрелом, между прочим. Кто еще может похвастаться такими воспоминаниями? Это было еще до моего расстрела, а вот это – после.
– Быстренько, – поторопил Чалый. – Время.
Севка стащил гимнастерку, нательную рубаху. Неловко переступая с ноги на ногу, стащил штаны и кальсоны. Отбросил.
Все возвращается на круги своя. Год назад, почти день в день, он стоял вот так же голый, пытаясь понять, где находится и что с ним, и вот теперь…
– Приятеля своего тоже раздень, – Чалый посмотрел на часы. – Быстрее… Не хватало еще ему в галифе командирском в больницу попасть…
Севка быстро раздел Костю, оставив только почерневшую от крови повязку на ране. Спохватился, вырвал свой орден с гимнастерки, прямо с мясом.
– Подняли, – скомандовал Чалый. – Замерли. Считаем до пяти…
Неподалеку грохнул выстрел, пуля ударилась в землю, больно стегнув комками глины по голым ногам.
Казачки все-таки их нагнали.
Пятеро поднялись из балки, целясь из карабинов.
– Руки! – крикнул старший, с седыми усами на коричневом от загара лице. – Руки!..
– Четыре… пять… – пробормотал Чалый, усмехнулся, подмигнул Севке и сказал громко, почти выкрикнул: – Станишник, ты в чудеса веришь? Смотри, наслаждайся.
– Я тебя!.. – крикнул казак. – Я тебя!..
– Я знаю – на ремни, – сказал Севка.
– Шаг вперед! – тихо скомандовал Чалый.
И они сделали шаг.
15 августа, Малые Антильские острова
Стемнело быстро. Вот только что еще было светло, и вдруг – бац, и зажглись на небе звезды. Крупные и яркие.
Малышев снова закрыл глаза и попытался приманить сон, вспомнив что-нибудь хорошее. Например, дом. Или хотя бы казарму. Хорошая у них была казарма в тридцать восьмом. Теплая, можно сказать, уютная. И сам работал, и бойцов гонял, но устроили куколку. Со всего полка приходили посмотреть. И начальство из дивизии любовалось, и всех проверяющих обязательно в казарму Малышева водили. Ребята из других рот обижались, говорили, что из-за его, Малышева, выпендрежа все остальные страдают. Ведь не скажешь, что невозможно. Вон, Малышев-то смог!
Потом границу перешли, и пришлось селиться в старой польской казарме, а на их языке, между прочим, казарма – кошара. По-нашему – загон для овец. Снова пришлось самому работать и личный состав напрягать… И все – зря.
И все исчезло в один день. Да что там – в день. В одночасье исчезло. В минуты. Малышев только и запомнил виноватое лицо дневального, потом свист, удар, темнота… А дальше была война.
Как сказал давно, еще когда Малышев срочную служил, старшина роты, армия – штука хорошая. И люди нормальные, и паек, опять же форма… то-се, девки на запах ремней идут, как завороженные. Если бы еще воевать было не нужно.
Не нужно было бы воевать…
Малышев открыл глаза.
Хорошо пахло на острове. Вкусно. Какие-то цветы, от моря тянуло свежестью. Даже запах гниющих водорослей не мешал, не портил общего впечатления, а наоборот – подчеркивал. Как в духах эта фигня из желудка у китов. Малышев даже когда-то помнил название, но забыл. Недопереваренная пища, что ли. Гадость, но делает запах духов устойчивым и долговременным, как ДОТ.
Костер погас, кто где лежит – не разглядеть. Если всматриваться очень сильно, то перед глазами начинают плыть разноцветные пятна.
Малышев сел.
– Не спится? – тихо спросил из темноты Никита.
– Какой там…
Малышев встал, закинул на плечо «ППШ» и осторожно, чтобы не наступить на кого-нибудь ненароком, отошел от стоянки. Достал из кармана папиросы, закурил.
Рядом с ним скрипнул песок.
– Закуришь? – спросил Малышев.
– Нет, не хочу, – Никита присел несколько раз, разминаясь. – Завтра – последний день курорта.
– Что? – не понял Малышев.
– Орлов сказал – три дня отдыха. Завтра – третий. А потом – та самая операция…
Малышев оторвал зубами кончик папиросы, выплюнул.
– Как думаешь, – после паузы спросил он, – что будет?
– А черт его знает, – ответил Никита. – И Орлов, естественно, тоже. Он точно знает. Только не скажет. Или скажет, но не все…
– Напрасно ты так о товарище старшем лейтенанте, Никита, – Малышев затянулся, огонек осветил лицо стоявшего рядом лейтенанта. – Хороший он человек. Ты сам посуди, кого попало не поставили бы старшим особой группы. Главное разведывательное управление Генштаба – это тебе не просто так…
– ГРУ – солидная организация, – подтвердил Никита серьезно, но Малышеву примерещилась в его голосе усмешка.
– Ладно, мне он, положим, неправду сказал, – Малышев вздохнул. – Но ведь и товарищ комиссар, и тот дедушка старорежимный, который с нами на болото ходил… Они же к Даниле Ефимовичу со всей душой. С доверием, можно сказать… И ты вот… ты же сам вызвался с нами идти, никто тебя не неволил… Даже Орлов удивился, когда ты сказал, что пойдешь…
– Удивился… – сказал Никита. – Я и сам удивился. Ляпнул, а потом спохватился. Да поздно уже
