сумеет сделать это тихо, были большие сомнения. А шуметь, когда вокруг полно вражеских солдат… Он кипел от злости, он был готов рвать всех и вся, но голову при этом не потерял, взирая на окружающее как- то со стороны.
Как выяснилось, прокрасться к стене оказалось все же проще, чем договориться со стрельцами. Ну да чего уж жаловаться, не стрельнули в незнакомца – и то хлеб. Сейчас время военное, сидят в осаде, пальнули бы – и были бы в своем праве. Долго пришлось убеждать, чтобы вызвали воеводу, но все же уговорил. И все это громким шепотом, переспрашивая друг друга по нескольку раз, потому как стены все же высокие. Но разобрались. Прибывший Градимир по голосу опознать Добролюба не сумел. Ничего удивительного: губы словно не свои, распухшие, потрескавшиеся и говор получался каким-то шепелявым. Пришлось помянуть некоторые эпизоды, известные им двоим из единственного совместного путешествия.
– Выходит, и впрямь ты. Сейчас тебя поднимут.
– Пустое, воевода, я тут покуражусь немного. Бечевку спустите, тубус прицеплю.
– Не хочешь оставаться, так тому и быть, да только подняться придется.
Ага, значит, все равно до конца не верит. Ладно. Если думает, что сможет оставить его за стенами, то сильно ошибается. Это в планы Виктора никак не входило. Спустили конец веревки. Он обвязался, дернул. Несколько сильных рук в мгновение ока взметнули его на многометровую высоту, завели в башню, где безбоязненно можно запалить факел…
– Раскудрить тудыть твою через коромысло!
– Отец Небесный!
– Свят, свят.
– Что, служилые, красавец? – ухмыльнулся Виктор, и стрельцы от той улыбки невольно вздрогнули. Из лопнувшего уголка губ потянулась струйка крови.
– Гульды? – глухо поинтересовался Градимир, который с большим трудом узнал в этом мужчине красавца-скомороха.
– Они, родимые.
– Где?
– На постоялом дворе.
– Приютное?
– Нет больше Приютного, пожгли село, но люди успели уйти. Ну, убедился, что я? Тогда держи вражью депешу, а я пошел обратно.
– Куда?
– Туда. Должок за мной тем аспидам, а я в должниках хаживать не привык.
– Один в поле не воин.
– Хм. Это как воевать, воевода. Коли с саблей наголо супротив строя, так какой тут воин, разве только храбрый и мертвый. А мне жить нужно, потому как, пока я буду жить, гульды все время будут жалеть, что не добили меня.
Сказано это было с такой мрачной решимостью, что в эти слова верилось сразу и бесповоротно. Вот пожалеют, как пить дать пожалеют.
К слову заметить, ничего важного в той депеше не оказалось, разве что Градимир удостоверился в том, о чем подозревал и раньше: против Обережной стояло около семи тысяч, при двадцати орудиях, которые спешно выставляли на позиции, и через день планировали начать обстрел стен. Выходит, четыре полных полка при кавалерии и артиллерии, которая внушала особое опасение, потому как среди этих пушек, если верить депеше, были сплошь дальнобойные крупного калибра. Если сумеют проломить брешь, мало не покажется. Вскорости ожидается прибытие мортир, а это совсем кисло. Остальная армия двинулась дальше, по направлению к Звонграду.
Вряд ли король рассчитывал с ходу овладеть этим градом, все же орешек не из простых да с историей боевой. Но вот пока пожалует великий князь, у них были все шансы взять пограничную крепость. А тогда можно контролировать какой-то клочок территории и наконец оседлать Большой торговый тракт – давняя мечта гульдов. Как бы к этому ни отнеслись другие страны, но сбросить со счетов тот факт, что на тракте появилось еще одно государство, они не смогут. Крепость стоит в этом месте неспроста: тут имеется единственный мост через широкую реку Турань, так что в обход тракта пути нет. Постенают купцы, не без того, да и достанут деньгу на новую пошлину, а свое возьмут потом, когда слегка приподнимут цены на товар.
Хотел было Градимир оставить бывшего скомороха, да только, внимательно посмотрев на него, решил, что ничего хорошего из этого не выйдет, потому как его сейчас остановить могла только смерть. Да и с той он станет спорить до хрипоты. И ведь даже ран, далеко не шутейных, сейчас не чует.
– Что думаешь дальше делать?
– Кровь ворогу пускать, что же еще-то. Хочешь весть подать?
– Был такой умысел.
– Человека дашь, проведу за посты, но далее пусть сам. Мне некогда гонцом бегать, – решительно отрезал Виктор.
– Коли кого другого, так мы и сами ведаем, как провести за посты, только мне тут каждый воин на вес золота.
– Так пошли кого из посадских.
– Ладно, решим без тебя. Идем.
– Куда, воевода? Сказывал же, что не останусь. – Виктор сделал решительный шаг к зубцам, явно намереваясь податься за стену, даже без веревки.
– Остынь, Добролюб. Никто тебя не думает оставлять. Разве ж не вижу, что проще убить, чем удержать. Только чего зря через секреты гульдские шастать. Уйдешь тихо, по реке.
– А там на лодках не дежурят? – проворчал Виктор больше для порядку.
Вот же дуболом. Ну что стоило спокойно сплавиться по течению, а не ломиться через посты и секреты с суши, изображая из себя крутого следопыта. Век живи, век учись, так дураком и помрешь. Хорошо хоть гульды уверены в себе дальше некуда и на посту ведут себя довольно шумно. Не горланят, понятное дело, но разговоры разговаривают, а тут уж какой секрет, баловство одно.
Нет, он, конечно, слышал о сидении под водой с полым камышом в качестве дыхательной трубки, вот только сильно сомневался, что у него такой номер пройдет. Тут, кроме знаний, нужно еще и умение, поди устрой все так, чтобы не всплыть в самый неподходящий момент. Пока сидишь, касаясь грунта, это контролировать можно, а как только дна не чуешь – и поплывешь по течению. Нет, на фиг эксперименты. Вон под берегом коряга, надо нарвать травы и затолкать за повязанную на голову тесьму. Вместе с корягой смотреться будет отлично, даже взошедшая луна не поможет разглядеть. А ты к тому же сможешь контролировать обстановку. В случае чего пара кинжалов в умелых руках – это вам не картошки дров поджарить.
Как и ожидал, сплавился без проблем, но направился не в тыл к гульдам, чтобы резать их, как курей. Ну скольких он мог упокоить в одиночку? Пять? Десять? Хотелось большего. Значительно большего, а для этого нужно подумать и подготовиться. Насчет «подумать» – это у него получилось спонтанно. Не случись того, что случилось, и он бы даже не думал в ту сторону. Стал бы бороться с ворогом, может, и не лицом к лицу, все больше из засады, но честным оружием. Смерть близких внесла свои коррективы. Особенно сильно переживал смерть Нежданы, при виде которой буквально вчера он плавился, словно воск. А эта кнопка – Отец Небесный, всего-то два месяца младенцу! – словно чувствовала это и ездила на нем почем зря. Бывало как раскапризничается и, пока он не возьмет ее на руки, не знает покоя. А оказавшись на руках отца, практически всегда тут же успокаивалась и начинала с ним заигрывать и гукать. И ее, живьем, в огонь!!!
Едва мысль свернула в эту сторону, как челюсти сами собой сжались с такой силой, что казалось, вот-вот начнут крошиться зубы. Из груди вырвался болезненный стон. И вызван он был вовсе не тем, что в исступлении Виктор начал колотить по твердой каменистой почве, вгонял в нее пальцы, словно в песок, ссаживал руки в кровь и срывал ногти, сгребая горсти земли. Нет. Той боли он не чувствовал. Рад бы, но не слышал он ее. В этот момент болела его душа или та малость, что от нее еще осталась.
Истерика продлилась недолго, но за это время он словно постарел на несколько лет. Те несколько
