— Бог весть. Народ чего-то шумит. Не иначе как буза какая. А ну-ка, погоняй.
— Н-но, пошла, родимая!
Лошади словно передалось волнение пассажиров. Она припустила по разгвазданной дороге вновь отстроенной улицы посада, возродившегося из пепла, словно птица Феникс, только комья грязи и брызги полетели во все стороны. Словно и не было целого дня пути по бездорожью! Хорошие все же лошади у западников в каретных упряжах ходят, сильные и выносливые.
Да что же такое могло приключиться? Чего это народ так разъярился? Столпились на краю села возле нового домишки. Впрочем, тут они все новые. А на этом месте стоял когда-то дом, в котором обреталась бабка Любава. Погоди, да не на нее ли взъярился народ? Этим крестьянским душам много не надо, лишь бы нашелся козел отпущения, на которого можно свалить все, в том числе и случайности, и собственную глупость. Даже распоследний тупица не любит признаваться в своей дурости, проще кого иного обвинить. А знахарка для того — самый подходящий кандидат.
— Ломи двери, чего смотришь!!!
— Круши!!!
— Да мы ее сейчас на кусочки!!!
Мужики толпятся на подворье, возле двери. Ярятся, грозятся, но пока никто не решается ударить первым. Тут ведь как? Когда кто разойдется, то тогда уж со всей душой или дуростью, это уж как у кого. А вот начать-то — как раз самое трудное. Желающие пока не сыскались, вот и гомонит народ.
— Чего стоите!!!
— Бейте гадину!!!
— Тоже мне мужики!!!
Это орут бабы, что столпились на улице. На подворье шагу не ступили, но подзадоривают мужей с не менее гневными криками. Виктор отчего-то был убежден: живи в селе одни бабы, то все уж полыхало бы ярким пламенем. Бабы — они только с виду покладистые, до того момента, пока их серьезно не затронуть. А еще хуже, если затронуть детишек или хозяйство. Вот тогда она в ярость входит куда сильнее мужика и головушку теряет напрочь. Нет страшнее существа на Земле, чем разъярившаяся женщина. Но при наличии мужика она старается пустить его вперед. Как-никак глава — и так далее и тому подобное. Да и за крепкой спиной лучше. Скорее всего, дело в том, что разумности у женщин побольше и они прекрасно понимают, что за ними детишки. Берегут себя скорее для них — материнский, так сказать, инстинкт.
Горазд осадил коня и без раздумий побежал за Виктором. Тот сначала растолкал женщин, а затем усиленно и особо не церемонясь, пихаясь ногами и локтями, пробился к двери, где обернулся лицом к мужикам. Горазд как привязанный двигался следом. Успели. Видать, процесс накачки себя адреналином уже закончился. Один из мужичков, что порешительнее, уже замахивался топором. Этот нехитрый и полезный инструмент был в наличии и у других, но они пока только грозно потрясали им в воздухе. А вот этот именно замахивался, примериваясь к двери.
На раздумья времени не было. Волков спинным мозгом чувствовал: стоит обрушиться на дверь одному удару — и все, дальше этот процесс уподобится лавине. Мужик крепкий, кулаком такого свалить тяжко. Ногой не ударишь, больно тесно. В мгновение ока все это пронеслось в голове Виктора. Он подступил вплотную и впечатал крестьянину колено в пах, успев перехватить топорище поближе к жалу.
— Уй-у-у! — Бузотера буквально переломило пополам, а народ от удивления даже кричать позабыл.
Ага, растерялись. Только недолго это продлится, поскольку только что произошло то, чего им очень не хватало. Бабка-то заперлась, дрожит за дверью, никак не противодействует тем, кто пришел ее убивать. А так и разозлиться сложно. Но вот нашелся реальный противник, тот, кто решил поднять руку на твоих товарищей. Ах, аспид! Да как он посмел! Да вот мы его!.. Вот до этого доводить не следует. Значит — остается страх, который сумеет пересилить злобу. Пистоль сам собой скакнул в руку, курок уже взведен. Ковбой, блин! Выстрел!..
Толпа сразу же слегка подалась назад. Горазд так же стоял с револьверами в руках. Вид решительный. Да и плевать, что перед ним не гульды, а свои, братья-славены, потому как пришли они за той, которая вытащила его с того света. А раз так, то за ним должок.
— А ну, осади!!! Осади говорю!!!
Виктор настроен решительно. Воспользовавшись заминкой, он взвел курок и нацелил кольт в лицо ближайшему мужику:
— Если кто шевельнется, ты умрешь первым.
В другой руке обычный пистоль. Зрачок ствола смотрит в лицо второму.
— Ты — вместе с ним.
Горазд не менее решительно направил на селян свои «лукасы»:
— И вам не поздоровится!
Он держал пистоли в обеих руках. Виктор решил не разделять пару и презентовал парню.
Мужики сначала растерялись. Потом испугались. Да и как не испугаться, когда перед тобой эдакий страхолюд, до зубов вооруженный. И зыркает так, что кровь в жилах стынет. Пистоли-то пистолями, да чувство такое, что может и зубами начать грызть. Пара мужичков, что послабее, тут же просочилась за спины односельчан. Остальные стояли в нерешительности.
— Пошли вон со двора! Считаю до трех, потом начинаю стрелять. У нас два десятка выстрелов, кого не пристрелим — пойдем резать. Ни одного в живых не оставлю! Всех порешу.
— Да ты знаешь…
— И знать не хочу! — резко оборвал Виктор начавшего было говорить мужика. — Пошли вон, сказал! Не доводите до греха. — Это произнес уже сиплым голосом, полным ярости. — Порву, как свинья фуфайку.
Что за фуфайка такая, мужикам и невдомек, но уж больно страшен тот, кто стоит перед ними. Вот. Еще у одного нервы сдали — и он юркнул назад. Вот еще и еще. Как говорится, процесс пошел.
С улицы послышались гневные выкрики женщин. Эти могут все пустить прахом. Виктор сделал очередной выстрел и быстро взвел курок.
— Назад, кому сказал! — Он уже и не говорит, а сипит, переполняемый гневом.
Вообще-то мужики собирались расправиться с безответной старухой, а не устраивать бойню с этим зверем в человеческом обличии. Тем паче, что многие его признали. Этот может натворить дел, потому как в одиночку не боялся выходить супротив целого войска гульдов и притом холку им знатно мылить.
— Бабушка, открывай, не бойся! Это я, Добролюб.
— Ты, что ли, скоморошья душа? — Пытается шутить, а испуг все равно пробивается наружу. Оно и понятно: на волосок от смерти была, никак не иначе.
— Я, я. А со мной крестник твой, коего ты с того света вынула.
Дверца осторожно приоткрылась. Интересно, у старушки там цепочка, до которых тут еще не додумались? Или она и впрямь рассчитывала успеть захлопнуть дверь, если бы кто вознамерился вломиться к ней таким образом? Впрочем, сразу в омут с головой — не всем дано. Это как во время купания: большинство входят в воду постепенно, даже смешно втягивают живот, чтобы создалась иллюзия, что тот повыше, чем уровень воды, а вот те, кто порешительнее, сразу бросаются в воду, чтобы только раз испугаться, а не растягивать удовольствие.
— Здравствуй, бабушка Любава.
— И тебе не хворать.
— Собирайся.
— Куда?
— Да уж туда, где тебе будет все получше, нежели здесь. Не знаю, что за беда у людей, но коли серьезная, так сейчас соберутся с духом и…
— Беда большая, почитай, все коровы пали да многие вот-вот издохнут.
— Да-а, за буренок тут порвут на части и фамилию не спросят, — невесело ухмыльнулся Виктор, сразу вспомнив скандал, что закатили тогда еще живые Голуба, Млада и Веселина, когда он хотел потеснить скотинку. — Собирайся скоренько, бабушка. Не хотелось бы их стрелять.
— А стрельнешь?
