нет, он не может не выполнить; значит, Ильра в безопасности, что бы дальше с ней ни случилось. Надо дать этой мысли исчезнуть из памяти, уйти на второй план. Это не самая важная на сегодня мысль. Самая важная – собраться, сосредоточиться и искать выгоду. Что хорошего может быть в том, что ты в плену у схарматов? Ничего… совершенно ничего.
Запрокинул голову, уставился в серую хмарь: так проще, так хотя бы не мутит.
Первым делом надо избавиться от дурноты – она мешает думать. И пить хочется…
С крыши бежала струя дождевой воды.
Он протянул руку, дождался, пока ладонь наполнится, поднес к губам. Вода показалась сладкой. И было ее мало…
Пришлось повторить операцию. Потом еще раз повторить. Пока звон в ушах не притих хоть немного.
Он заставил себя вновь вернуться мыслями к основной задаче: что делать дальше? Что выгодно в этой ситуации? Сначала, что выгодно с точки зрения сбора информации для Горного Убежища…
Вариантов на самом деле два. Или героически умереть, поминая в прощальной молитве Спасителя. Или попытаться выжить… и что? Выбраться? Идти к Убежищу, как собирался раньше?
Что выгодно тебе лично? Это понятно. Выжить. А дальше? Если Ильры нет… и нет никого, кто смог бы быть заложником, чтобы повлиять на тебя… Что толку бежать?
Ладно. Выжить… это простая цель. Как ее добиться? Наверное, будут допрашивать? Что сказать на допросе? Отовраться, попытаться уверить врага, что попал к ним в руки по ошибке? Ну да. И плащ со знаками Спасителя надел с утра случайно… нет, это не пройдет, это даже не вариант, о котором можно думать. Гордо молчать? Нет. Можно придумать лучше…
Ох и сложный это вариант. Вариант за гранью морали. Но он не только оставит тебе шанс. Он даст возможность работать в городе и дальше.
Впрочем, в таком состоянии о своей игре и думать нечего. Нужен отдых. Нужно собраться с мыслями. Даль набрал еще немного воды и плеснул себе в лицо.
Ворота были вынесены и лежали у стен бесформенными фрагментами досок и решеток. В свободное пространство ровным строем вошло несколько схарматов, одетых одинаково – в длинные серые плащи очень простого кроя, с капюшонами на лицах.
Следом появилась группа весело болтающих офицеров. Один отделился от этой группы, все еще посмеиваясь, подошел к лавке, на которой сидел Дальгерт.
– Почему уселся? – спросил он резко. – Ну-ка, встать!
Даль очень осторожно поднялся. Сообщил:
– По голове досталось. Решил присесть, чтобы все здесь не заблевать.
– Когда я говорю – молчать! – нахмурился офицер.
Дальгерт решил его не злить. Не ответил.
– Имя, род, звание?
– Дальгерт Эстан. Легат Церкви Спасителя. Инквизитор.
Остиарии покосились на него с интересом. Они не знали. Офицер тоже на секунду потерял дар речи от неслыханной удачи.
– Инквизитор?
– Да.
Дальгерт вытянул на свет знак Святой Инквизиции Эниарра.
Камушки, изображающие цветы шиповника, заинтересовали офицера куда больше, чем их сакральное значение. Он протянул руку, дернул знак веры к себе. Кожаный шнурок натянулся, но не лопнул. Офицер вынул нож и аккуратно разрезал его. Подвеска перекочевала к новому владельцу.
Он злорадно ухмыльнулся, глядя Дальгерту в лицо. Но тот лишь чуть приподнял бровь – дескать, что дальше.
– Посмотрим, что запоешь в подвалах, – с досадой бросил офицер и оглянулся, кому бы отдать приказ.
Но, кроме серых плащей, здесь уже никого не было.
Офицер, так же презрительно морщась, спросил:
– А это кто?
– Это семинаристы. Сироты, взятые на опеку монастырем.
– Я не сирота! – вскинулся один из парней, и Дальгерт ему мысленно зааплодировал. – Меня забрали силой, чтоб батя монахам не вредил!
– И ты веруешь во Спасителя?
Парень потупился. Потом изрек:
– Спаситель добр, люди злы.
– А если я тебе сейчас скажу: «Сними сутану, иди домой», пойдешь?
Глаза у пацана вспыхнули надеждой:
– А можно?
– Ну, снимай. А если я скажу, что на нее надо помочиться? Станешь?
– Спаситель добр… – нерешительно сказал парень. – Ежели ему угодно меня спасти… проведя через унижение…
Даль прикрыл глаза. Ну что стоило ему соврать? Ведь не отпустит же. Поглумится, поиздевается, а потом, хорошо, если просто посадит под замок…
– Ну, значит, ему угодно. Давай. Снимай свою одежку…
Тот суетливо распустил завязки альбы, скинул ее, принялся скидывать облачение. Наконец остался в одних коротких льняных подштанниках.
– Ну? И чего остановился? Продолжай. Я сказал, надо это обоссать…
У паренька задрожали губы. Но он потянулся руками к шнуровке на поясе. Руки тоже тряслись.
– Не издевался бы над ребенком, – нехотя встрял Дальгерт.
Офицер обернулся, зло сощурился.
– Твое счастье, белый, что у меня настроение хорошее…
– Ты же все равно не собираешься его отпускать.
– Я сказал, отпущу, если сделает.
Дальгерт не стал возражать. Все, больше он ничем помочь не сможет…
Остается надеяться, что этот молодой офицер так же легко ведется на «слабо», как иные простые смертные.
Струя мочи уперлась в одежду. Паренек стоял, отвернувшись от всех. Но было видно, как часто вздрагивают его плечи.
– Вера во Спасителя учит терпению, – чуть слышно сказал Даль.
Когда дело было сделано, офицер распорядился:
– Пошли вон, оба! Увижу еще раз – убью!
Мальчишки убежали.
– Я их отпустил, – зачем-то напомнил офицер Дальгерту. – А ты, руки за спину, и пошел.
– Куда?
– Я покажу. Подвалы у вашего монастыря знатные. Хорошие подвалы, своих инструментов не нужно, все есть…
Дальгерт боялся, что его сразу передадут палачам. Что называется, зря боялся. Его заперли в отдельной крохотной клетушке, в которой, кроме лавки и ведра, ничего не было. Он опустился на лавку и вновь попытался понять, что делать дальше. Как себя вести, что говорить, как говорить…
Отдохнуть ему дали несколько часов. В камеру никто не заходил. Часть этого времени Дальгерт честно проспал, часть – сидел, вслушиваясь в звуки в коридоре за дверью. Там было людно – кто-то ходил, скрипели петли, хлопали створки.
Темнота его не пугала и не давила – он прекрасно помнил, где что в этом каменном мешке.
Когда за ним пришли, Дальгерт, по примеру многих заключенных, мерил шагами камеру. Двое дюжих молодцов с факелами в руках встали у входа, третий распорядился:
– Руки за голову! Выходи!
