— Но ни я, ни Петро Бойко в слесарном деле — нив зуб ногою.
— Бойко — хозяин мастерской, к ремонту ему руки прикладывать незачем. У него, как командира городского подотряда, своих дел невпроворот. А в мастерской будет заворачивать делами твой брат Алексей.
— О, Лешка сможет! Его на ювелирной фабрике хвалили: золотые руки, говорили. Вот как!
— Знаю, — хитро подмигнул Бадаев. — Ты будешь числиться его помощником, но имей в виду: насчет разведки — с тебя весь спрос.
— Не подведем, Владимир Александрович! Ребята у меня что надо! — вспыхнул Яша, польщенный доверием командира.
— Тоже знаю. Вот только вам бы пару крепких слесарей подобрать в мастерскую, надежных ребят.
— Есть такие, — сразу вспомнил Гордиенко. — Шурик Хорошенко.
— Это который о складе горючего сообщил?
— Точно! Шурик слесарем на заводе работал, а силища в нем — во! — Яша растопырил руки, показывая, какие могучие плечи и грудь у Шурика.
Бадаев улыбнулся.
— Ну что ж, видно, хороший парень.
— И еще Сашу Чикова надо взять.
— Тоже слесарем работал?
— Нет, — почесал затылок Яша. — Работать не работал, но такой смекалистый до техники — ужас! В школьных мастерских все делал. Он сразу сообразит, что к чему, если Лешка покажет. А насчет надежности — будьте уверены, штормовой хлопец.
— Ну вот и хорошо, — снова поднялся с каменной скамейки Бадаев — Вот мы с тобой и подобрали кадры. А теперь пойдем в клуб, наших ребят посмотришь.
— В клуб? — удивился Яша.
— Да, в клуб. У нас тут все есть — и клуб, и библиотека. Твой тезка Яков Федорович Васин обещает даже киноаппарат у румын добыть. Вот только фильмов своих, советских, мы не припасли, а фашистского добра этого нам не надо. Обосновываемся, Яша, надолго. Воевать будем всерьез.
Владимир Александрович убрал со стола карту, взял в углу фонарь «Летучая мышь» и зажег его, а тот, что стоял на столе, прикрутил так, чтобы только не погас фитилек. Все это он делал молча, четкими, привычными движениями. Когда вышли из штабной пещеры, Бадаев сказал в темноту:
— Мы пошли, Федор.
И, к удивлению Яши, темнота ответила совсем рядом:
— Хорошо, товарищ командир. Будете в клубе?
— Да.
— Константин Николаевич с группой уже там.
Только теперь Яша сообразил, почему партизан, который провожал его от входа в катакомбы до самой штабной пещеры, в некоторых местах останавливался, делал замысловатые движения фонарем, будто подавал знаки кому-то: в известных партизанам местах находились дежурные, и сигналы фонарем служили паролем-пропуском идущим в темных катакомбах.
Бадаев шел впереди, освещая фонарем неровный потолок, вытесанные уступами в темно-сером ракушечнике стены узкой штольни. Яша шел следом. Сперва слышен был только хруст щебня под ногами, шорох осыпающейся с потолка каменной крошки да неясный гул впереди. Потом Яша начал различать обрывки музыки, неясные, будто отраженные эхом голоса, которые слышались все громче и громче. За одним из поворотов перед Яшей неожиданно открылся просторный подземный зал. В центре зала, тускло освещенного такими же, как у Бадаева, фонарями, на плоской каменной глыбе стоял патефон, а вокруг кружились в вальсе несколько пар. При появлении Бадаева кто-то выключил патефон, и пары разошлись к стенам.
— Продолжайте, ребята, время еще есть, — сказал Бадаев, поздоровавшись, — Знакомься, Яша, — подтолкнул он Гордиенко к щупленькому бойцу в ушанке и длинном пальто, оказавшемуся к ним ближе других.
— Яшко, — протянул руку Гордиенко.
— Тамара Меньшая, — озорно сверкнули ему в ответ угольно-черные глаза из-под ушанки.
— Девчонка, что ли? — удивился Яша.
Тамара засмеялась, и ее звонкий, как у Лены, смех, показался Яше каким-то чужим, неуместным в этом темном и сыром мире. Чужим и в то же время знакомым. Где-то уже слышал Яша этот голос. И глаза видел. Где? Когда?
— Весело сегодня в клубе? — спросил Бадаев Тамару. — Это хорошо.
— Весело. Вы бы послушали, как наш отрядный минер только что пел «Раскинулось море» — за сердце берет.
— Иван Иванович? Этот может!
— Да, Ваня Иванович. Вон он, рядом с баянистом, прихлопывает в такт музыке, того и гляди в пляс пустится. Ему через несколько минут на задание идти.
— …Да… У Ивана Ивановича флотский характер… Только… — по лицу Бадаева словно мимолетная тень прошла. — Только не все, Тамарочка, веселы… Посмотри на Галину.
— Это верно, Галочка Марцишек сегодня не в форме, — согласилась Тамара. — Переживает за мужа.
— И за мужа, и за себя. Иван Иванович идет на задание — она тревожится. А мне все утро покою не давала, просилась на связь. Я бы ее послал, но, честно, сегодня некого на хозяйстве оставить. Ведь из наших продуктов что-нибудь съедобное не каждый сумеет… Однако надо ее отвлечь от грустных мыслей. Позовите ее к себе, Тамара.
— Она не пойдет, Владимир Александрович. Повздорили мы вчера…
— Ну, вот! Нам еще этого не хватало! — строго сказал Бадаев. — Небось, из-за какого-нибудь пустяка?
— Вы угадали, — покраснела Тамара.
— Как вам не стыдно, Тамара. Вы же… Неужели не понимаете?
И, не ожидая ответа, Бадаев повернулся к стоявшему рядом партизану:
— Женя, позовите Галину Павловну.
Цокая по камню подковками аккуратных сапожек, подошла молодая женщина в красной косынке и синем костюме, в отворотах которого светлела простенькая кофточка с наивными голубыми крапинками. И светлые кудряшки, забавно вздрагивающие при каждом движении головы, и нежные ямочки на мраморно- белых щеках, и вся ее трогательная хрупкость показались Яше чем-то удивительно мирным, домашним, кричаще несоответствующим хмурому подземелью, как не соответствовали ему патефонная музыка и танцы.
— Вот Тамара так расхваливает ваши картофельные котлеты, что мне, право, захотелось снова их попробовать, — встретил ее улыбкой Бадаев. — Говорит, что такого вкусного блюда она и в столовой санатория Дзержинского не пробовала.
— Ну что вы, Владимир Александрович, — смущенно потупила глаза Марцишек — Зря шутите.
— Да не я, не я хвалю, а вот Тамара. А она, знаете, какой ценитель!
— Правда, Галочка, ты готовишь чудо как вкусно, — как-то открыто и ясно улыбнулась Тамара, будто и не было между ними никакой размолвки.
Марцишек ответила ей такой же теплой, благодарной улыбкой и вдруг прижалась щекой к грубому сукну ее пальто:
— Ах, Томка! Томка! Думаешь, я не знаю, что вы здесь с Владимиром Александровичем говорили обо мне и жалели меня? Ну, не могу совладать с собой, когда Ваня уходит… Лучше бы я… Не надо, не надо меня жалеть…
— Ну что вы, Галина Павловна, — тронул ее за плечо Бадаев. — Полноте, кто там вас жалеет! Вот возьму и пошлю на связь с рыбаками Большого Фонтана. Прикажу одеться нищенкой, выпачкать лицо сажей…
