Светоний и Дион Кассий рисуют нам образ хладнокровного и уверенного в себе убийцы-изувера, поведение которого превосходит все мыслимые и немыслимые пределы цинизма. Бесчеловечность Нерона сомнений, безусловно, не вызывает никаких, но вот что касается циничного хладнокровия при глумлении над телом убитой по его приказанию матери, то это все-таки представляется маловероятным. В роковую ночь Нерон находился в постоянном страхе. Сначала он был перепуган неудачей подстроенного кораблекрушения, боялся мести со стороны Агриппины, ожидая появления ее вооруженных рабов, посланных покарать сына, замыслившего убийство матери. Получив известие о гибели матери, он, скорее всего, должен был, как все слабые и неуверенные натуры, перепугаться возможных последствий своего злодеяния. Надо помнить, что римляне были потрясены случившимся. Матереубийство — дело невиданное. Рассказы о нем, ходившие в народе, неизбежно могли обрастать уже придуманными подробностями. Потому-то Тацит осторожно написал в своих «Анналах»:
Вернемся же на виллу Нерона в Байях. Встревоженный состоянием Нерона Афраний Бурр, опасаясь, как бы принцепс от страха не обезумел окончательно, быстро нашел самое верное средство его успокоения. К насмерть перепуганному собственным злодеянием и опасающемуся мести преторианцев за любимую ими августу Бурр послал трибунов и центурионов преторианских когорт… Тех самых трибунов и центурионов, которым он побоялся поручить убийство Агриппины. То ли префект претория напрасно приписывал своим подчиненным непоколебимую верность дочери Германика, то ли, узнав о гибели Агриппины, а следовательно, о торжестве Нерона, преторианцы так быстро и цинично перестроились, но встреча их с цезарем пролила бальзам на трясущуюся от страха душу матереубийцы. Доблестные воины ловили руку Нерона, радостно поздравляли его с избавлением от нежданной опасности, с раскрытием преступного умысла матери… Лучшего подарка Бурр Нерону преподнести просто не мог.
Нерон воспрял духом и, войдя в новую роль, — для истинного артиста дело нехитрое, хотя и не самое обыкновенное, учитывая нетривиальность ситуации, — начал изображать сыновью скорбь, оплакивать безвременно ушедшую мать, уверяя окружающих, что сам ненавидит себя за то, что остался жив. Подыгрывать ему стали поначалу придворные, обходившие соседние храмы и совершавшие там благодарственные жертвоприношения богам, спасшим драгоценную жизнь обожаемого принцепса. Поскольку худшие примеры всегда находят больше последователей, нежели лучшие, то вслед за гостями с Палатинского холма жители ближайших городов Кампании также стали приносить жертвы богам, радуясь за своего императора, и, дабы он мог оценить по достоинству их преданность, стали направлять на виллу Нерона свои представительные делегации для поддержки поздравлениями удрученного духа несчастного сына злодейки-матери.
Тем не менее требовалось еще и официальное объяснение случившегося, дабы никто в Риме не смел усомниться в подлинности утверждения о самоубийстве Агриппины из-за провала плана покушения на жизнь Нерона. Должно было поэтому направить в сенат послание принцепса с подробным изложением происшедшей трагедии и соответствующим объяснением всех деталей. Одобрение сенатом послания принцепса, что должно выразиться в специальном постановлении — senatus consultum, — подведет черту под всей историей взаимоотношений цезаря и его матери, дав римскому народу единственно верную трактовку их убийственного в полном смысле слова финала.
Труд составления послания принцепса сенату и римскому народу, естественно, взял на себя Сенека. Начал он с рассказа о том, как был схвачен вооруженный мечом вольноотпущенник Агриппины Луций Агерин, посланный ею убить Нерона, а она сама предала себя смерти, «осужденная собственной совестью за покушение на злодеяние». Далее он приводил перечень всех ее прегрешений времен правления Нерона. Она-де пыталась стать соправительницей, пыталась привести преторианские когорты к присяге на верность себе, подвергнуть тому же сенат и римский народ. Дабы вызвать неприязнь к памяти Агриппины, Сенека приписал ей возражения против денежного подарка воинам, против раздачи бедноте традиционного продовольственного набора — конгиария. Агриппине далее приписывались все козни против римской знати. Припоминалась и старая история с ее нежданным появлением в курии во время приема армянских послов. Экскурс в прошлое завершало возложение на Агриппину вины за все безобразия времен правления Клавдия. Завершалось послание описанием «кораблекрушения», каковое объяснялось совершенно естественными причинами и которое якобы и толкнуло Агриппину, приписавшую его организацию Нерону, на посылку к нему убийцы.
По справедливому замечанию Тацита, нельзя было найти настолько тупоумного человека, который бы в это мог поверить.
«Вот почему неприязненные толки возбуждал уже не Нерон — ведь для его бесчеловечности не хватало слов осуждения, — а составивший это послание и вложивший в него признания подобного рода Сенека».[82]
Дабы предотвратить возможное все-таки недовольство преторианцев, Нерон немедленно велел произвести щедрую раздачу им денег. Как язвительно заметил Дион Кассий,
Сенат римского народа принцепсу и подкупать не пришлось.
«С поразительным соревнованием в раболепии римская знать принимает решение о совершении молебствий во всех существующих храмах о том, чтобы Квинкватры, в дни которых было раскрыто злодейское покушение, ежегодно отмечались публичными играми, чтобы в курии были установлены золотая статуя Минервы и возле нее изваяние принцепса (постоянное приятное Нерону напоминание о покровительстве ему богини, защитнице музыкантов и поэтов, спасшей его от козней Агриппины в дни своего праздника. — И. К.), наконец, чтобы день рождения Агриппины был включен в число несчастливых».[84]
Нашелся только один человек во всем сенате, решившийся на протест. Сенатор Тразея Пет ранее, когда в сенат вносились всякого рода льстивые предложения в адрес Нерона, предпочитавший молчать или немногословно соглашаться с остальными, на сей раз открыто покинул заседание сената. Увы, решившихся поддержать его праведный протест среди отцов отечества не нашлось. На себя же Тразея навлек опасность, поскольку Нерону не могли не донести о его вызывающем поступке.
Нерон тем временем, готовясь к возвращению в столицу, всемерно демонстрирует свое милосердие, исправляя в первую очередь неправедные деяния Агриппины. Он возвращает из ссылки всех, кто был некогда изгнан по воле его матери, освобождает даже некоторых из тех, кого сам сослал. Все должны видеть, что дух милосердия и великодушия теперь будет царить в Риме. А зло, ранее исходившее исключительно из-за злой воли августы-матери, безвозвратно уходит в прошлое.
Но с торжественным въездом в Рим Нерон не спешит. Он все еще не может до конца поверить, что сенат ему действительно покорен, а простой народ обожает своего цезаря и ненавидит само имя Агриппины. Приближенным, а среди них первые места, должно быть, принадлежат Бурру и Сенеке, убеждают его, что опасения излишни и Рим встретит принцепса с превеликим почитанием. Дабы их слова подтвердились на деле, они отпрашиваются у Нерона и отправляются в Рим заранее, чтобы встреча обожаемого цезаря народом была организована именно так, как они обещали.
К изумлению приближенных Нерона, в Риме все уже готово к торжественной встрече императора. Она еще более великолепна, чем они могли представить. Рим встречает Нерона так, как обычно встречали триумфаторов: по пути его следования были сооружены специальные ступенчатые трибуны, с каких обыкновенно римляне приветствовали победоносных полководцев и императоров, справляющих свой
