Напомним, что горячая любовь к Сатрии не мешала в прошлом Пизону прослыть распутником, а в случае успеха переворота он намеревался предпочесть ей в качестве новой законной супруги дочь императора Клавдия Антонию.
Первым из схваченных заговорщиков казни был предан Плавтий Латеран. Нерон так торопил его убийство, что не дал несчастному даже проститься с детьми. Дабы унизить врага, Нерон распорядился лишить его жизни на месте, где обычно казнили только рабов. Жизнь Латерана до этого была весьма благополучной, он был даже избран консулом на будущий год… Нерон так спешил с его казнью, возможно, потому, что от Сцевина уже знал, какую роль Латеран сам себе отводил в плане покушения.
Стоит отметить, что казнил Плавтия Латерана трибун-преторианец Стаций, сам бывший участником заговора. Любопытно, что поначалу, когда пошли признание за признанием взятых под стражу заговорщиков, никто почему-то не указывал на военных участников преступного предприятия. Не исключено, что это объясняется их особым положением в заговоре. Известно, что Фений Руф весьма невысоко оценивал личность главы заговора и был совсем не в восторге от идеи заменить одного кифареда — Нерона, на другого — Пизона. Зная о намерении окружения Пизона убить Нерона накануне циркового представления, Фений Руф имел свои планы на будущее, с планами гражданских участников заговора совсем не схожие. Возможно, две ветви заговора существовали достаточно независимо друг от друга, хотя, конечно же, друг о друге знали. Но полного, что называется, организационного единства не было, что до поры до времени ограждало военных заговорщиков от изобличения — не все из окружения Пизона знали тех, кто был близок к Руфу.
Используя это, пока счастливое для себя обстоятельство, Фений Руф, видя полный провал заговора Пизона, принял самое деятельное участие в борьбе с разоблаченной крамолой. Недавний заговорщик стал самым лютым борцом с теми, кто подозревался в участии в заговоре. В свирепости и беспощадности к своим сотоварищам префект претория сравнялся со своим ненавистным коллегой Тигеллином. Во время одного из допросов случилось такое, что Нерон оказался рядом со своим лютым ненавистником, трибуном Субрием Флавом, который, как мы помним, дважды уже был близок к тому, чтобы совершить убийство недостойного принцепса. Присутствовал Флав при допросе отнюдь не как обвиняемый, но как верный трибун, хранящий безопасность любимого цезаря… Искушение стать новым Брутом овладело воином и он уже взялся за меч, но, увы, не решаясь действовать без приказа начальника и единомышленника, обратился взглядом к префекту претория. Но Фений Руф настолько уже вошел в роль беззаветно преданного императору истребителя его врагов, что резким движением головы пресек тираноборческий порыв своего подчиненного.
Сложно сказать, чем обернулось бы для Флава и Руфа убийство Нерона — оставшаяся охрана могла и изрубить покушавшихся, но могла и растеряться и, как было в случае с Калигулой в свое время, смириться с этим: защищать-то ведь некого уже. Но одно очевидно: если бы даже они погибли, смерть их имела бы совсем другой окрас и в историю они вошли бы иначе. А ближайшее будущее показало, что надежды Фения Руфа уцелеть и даже заслужить благоволение Нерона беспощаднейшим преследованием заговорщиков, скрыв тем самым свое совсем не безупречное в этом смысле прошлое, были совершенно напрасны. О его участии в заговоре знали многие из числа задержанных, и своим рвением на допросах недальновидный префект сам толкнул их на разоблачение своей собственной принадлежности к заговору. И вот, когда он угрозами вымогал дополнительные показания у Сцевина, тот с усмешкой сказал, что никто об этом не знает больше, нежели сам Фений Руф. Видя явную растерянность допрашивающего, Сцевин, откровенно уже издеваясь, стал увещевать префекта отплатить признательностью столь доброму принцепсу, признавшись во всем добровольно. Молчание Руфа, еще более того последующее невнятное бормотание совершенно изобличили его. Тут же по приказанию Нерона он был схвачен и закован в цепи, немедленно превратившись из грозного следователя в жалкого обвиняемого. Мужества на допросах в качестве изобличенного заговорщика Фений Руф не явил, чем не лучшим образом выделил себя из среды схваченных вскоре заговорщиков-преторианцев. Военные на допросах и идя на казнь вели себя мужественно и достойно, как и полагалось истинным римлянам, тем более их профессии. Широкую огласку получили слова Субрия Флава, трижды упустившего возможность покончить с Нероном, причем в последний раз из-за чрезмерной в том случае дисциплинированности. Когда Нерон спросил, как мог трибун-преторианец дойти до забвения присяги и долга, доблестный воин прямо ответил:
«Я возненавидел тебя. Не было воина, превосходившего меня в преданности тебе, пока ты был достоин любви. Но я проникся ненавистью к тебе после того, как ты стал убийцей матери и жены, колесничим, лицедеем и поджигателем».[210]
Эти слова мужественного трибуна уязвили Нерона. Не забыто то, что он матереубийца! Его театральные и цирковые достижения вызывают только презрение, а ужасная слава поджигателя Рима так его и не покинула, несмотря на все старания!
Все заговорщики-преторианцы приняли смерть с достоинством, мужественно, как и подобало настоящим воинам. Единственным, увы, исключением, был их командир. Префект претория Фений Руф силы духа не проявил. Ему-то Нерон и обязан сохранением жизни. Ведь не удержи он Субрия Флава или решись действовать самостоятельно, без оглядки на пустых болтунов — Пизона со товарищи, — правление Нерона могло завершиться уже в апреле 65 года. Этим было бы спасено немало жизней ни в каких преступлениях не повинных людей. Но… нет у истории сослагательного наклонения.
А пока продолжались расправы. Лукан, как и многие другие заговорщики, получил распоряжение принцепса самому уйти из жизни. Когда после вскрытия вен он почувствовал, что жизнь уходит из его тела, но сознание оставалось пока ясным, ему вспомнились строки из его поэмы «Фарсалия», той самой поэмы, зависть к которой разрушила дружбу поэта с Нероном. В стихах был изображен воин, истекавший кровью от жестоких ран… Эти строки и стали последними словами Лукана. Он не лучшим образом проявил себя как заговорщик, но умер как истинный поэт…
В большинстве своем заговорщики уходили из жизни
Наказание заговорщиков было использовано Нероном и для расправы над человеком, не имевшим к заговору ни малейшего отношения, — принужден к смерти был консул Вестин. Именно его опасались совсем недавно Пизон и его сообщники, когда разрабатывали свой план переворота. Человек глубокой честности и твердых республиканских убеждений, каковые он открыто проявил после гибели Калигулы, когда отстаивал в сенате возврат государства к древней римской свободе, он был ненавистен и Нерону. Тот не мог ему простить, что, будучи поначалу другом молодого принцепса, он постепенно в нем разочаровался и относился к Нерону с презрением, каковое тот не мог не ощущать. Вестин частенько открыто высмеивал Нерона, и остроты его были особенно едкими, поскольку осмеивал он истинные пороки Нерона.
Расправляясь с заговорщиками, Нерон действовал так, как действовал бы любой правитель на его месте. Заговор — налицо, намерение убийства принцепса — было. И какие бы праведные причины ни вызвали эти явления, они были противозаконны и представляли собой тягчайшее государственное преступление, которое во все времена во всех странах каралось самым суровым образом. Нерон имел право судить виновных и карать их. Другое дело — Вестин. Здесь уже действия самого Нерона носят преступный характер:
Теперь перейдем к рассказу о гибели человека, сыгравшего в жизни Нерона особую роль, — о смерти
