Марина Мнишек

Захватывающее зрелище венчания Марины Мнишек со специально прибывшим в Краков представителем русского царя должно было привлечь многих. Тем более что в те же самые дни ожидался въезд в столицу Речи Посполитой новой жены короля Сигизмунда III эрцгерцогини Констанции Австрийской из дома Габсбургов. Одновременно происходившие брачные торжества погружали Краков в атмосферу безудержного веселья, помогая семейству Мнишков лучше познакомить соотечественников со своим царственным зятем. В отличие от времени появления царевича в Польше, его поддержка становилась не только их личным, но государственным делом. Она открывала новую эру в отношениях Польской короны и Великого княжества Литовского с Московским государством. Невероятный характер перемен, происходивших в судьбе подданной короля Сигизмунда III, был подчеркнут еще и тем, что Марина Мнишек после обручения становилась фигурой, в отношении которой следовало соблюдать дипломатический протокол. Но обо всем по порядку.

Как мы помним, в соответствии с договором от 25 мая 1603 года предстоящее бракосочетание сохранялось в тайне до тех пор, пока царевич не завоюет свой престол. С достижением царского трона в начале июня 1605 года царь Дмитрий Иванович должен был начать выполнять обещания, данные в Речи Посполитой.

Первым делом были взяты деньги из казны и отправлены будущему тестю (хотя и не вся обещанная сумма сразу). Дело же со свадьбой с Мариной Мнишек виделось уже не таким легким, как в Самборском замке в майские дни 1604 года. Вокруг обручения и коронации Марины Мнишек и царя Дмитрия Ивановича началась большая игра, в которой Марина была пока что, выражаясь терминологией шахматных любителей, всего лишь пешкой – но пешкой, стремящейся стать «королевой».

Сначала сам Юрий Мнишек в грамоте от 21 июля 1605 года обратился к Боярской думе, объясняя свою роль и помощь «в дохоженье государьства» царем Дмитрием Ивановичем, а также делая намеки на будущее «розмноженье прав ваших». В грамоте, отправленной из столичного города Кракова в столичный город Москву, сандомирский воевода выражал надежду, что за первые его «труды и зычливость» (доброжелательность) «милость и вдячность (благодарность. – В. К.) вашую познавати буду». Конечно, умному было достаточно, чтобы объяснить особую роль воеводы Юрия Мнишка в возведении на престол царя Дмитрия Ивановича. Но поскольку о будущей свадьбе царя с Мариной Мнишек ничего не говорилось, воевода мог только напугать московских бояр, не привыкших к прямым, без посредничества царя, контактам с равными им по статусу членами иноземных дворов. Письмо Юрия Мнишка означало, что он претендует на какую-то роль при царском дворе и в дальнейшем, а это нарушало привычные местнические счеты, ограждавшие правящие кланы от выскочек и властолюбцев, которым всегда можно было указать место по их «породе». Впрочем, бояре в ответной грамоте, посланной с гонцом Петром Чубаровым в сентябре 1605 года, отвечали, что они воеводу похваляют и «дякуют» (благодарят) [58].

Какие-то «консультации», как сказали бы сегодня, царь Дмитрий Иванович в Москве все-таки вел, ибо необычное дело свадьбы русского царя с польской «воеводенкой» надо было вписать в рамки необходимого протокола. Позднее, правда, бояре жаловались, что новый царь забрал к себе в покои государственную печать и в его «канцрерии» стали распоряжаться не думные дьяки, а польские секретари. По-польски написано письмо царя Дмитрия Ивановича от 8 августа 1605 года, в котором он официально уведомлял о своей коронации в Москве (она состоялась 21 июля) [59] и скором отправлении в Речь Посполитую посла Афанасия Власьева. Этим документом по сути подтверждалось намерение царя Дмитрия Ивановича следовать договоренностям о женитьбе на Марине Мнишек [60]. Отдельного послания, датированного 13 сентября 1605 года, был удостоен и будущий шурин царя Станислав Мнишек. В это время между Москвой и Самбором сновали те самые польские секретари Станислав Слонский и Ян Бучинский, на которых жаловались московские бояре. Они вели переговоры о свадебной церемонии и привозили воеводе Юрию Мнишку необходимые средства для организации самого торжества в Кракове.

Из своей московской столицы с воеводой Юрием Мнишком обменивался «листами» не вчерашний «царевич», искавший помощи, а совсем другой человек. Увенчанный «шапкой Мономаха», он шел уже дальше, мечтая об императорской короне. Сандомирский воевода был не против стать отцом императора и императрицы, но в этом надо было еще убедить короля Сигизмунда III, которого только раздражали претензии московского государя Дмитрия Ивановича на непризнанный в Речи Посполитой царский титул, не говоря уже о титуле императорском. Дмитрий Иванович прямо сетовал воеводе Юрию Мнишку на то, что в Польской короне не считаются с его императорским титулом и все делают по своим порядкам. Однако приходилось идти на компромиссы. Когда к обручению в Кракове была изготовлена медаль с изображением самозванца, то в ней намеренно (как выяснил недавно А. В. Лаврентьев) запутали употребление в титулатуре слов «царь» или «цесарь», оставив простор для прочтения кириллической аббревиатуры [61]. Но самое главное в том, что жених Марины Мнишек был изображен на медалях без короны и без царских регалий. Вместо этого на памятной медали присутствует профильное изображение человека в гусарской одежде то ли со скипетром, то ли с гетманской булавой в руках. Точно так же Дмитрий Иванович изображен на известных гравированных портретах, публиковавшихся в панегириках по случаю его обручения с Мариной Мнишек в Кракове.

Едва ли можно перечесть все детали, которые следовало предусмотреть и обсудить. Но было и главное, без чего вся церемония не могла состояться или иметь законной силы. Об этом дают представление два наказа, выданные секретарю царя Дмитрия Ивановича Яну Бучинскому, отправленному в ноябре 1605 года к воеводе Юрию Мнишку. «Iп perator» – так, коверкая латынь, подписался первый русский император Дмитрий Иванович – прежде всего распорядился передать от своего имени следующее: «1-е. Чтоб воевода у ксенжа у легата Папина промыслил и побил челом о волном позволенье, чтоб ее милость панна Марина причастилась на обедне от Патриарха нашего; потому что без того коронована не будет» [62]. Это был самый принципиальный пункт. Остановимся на нем подробнее и разберемся, чего требовал царь Дмитрий Иванович. Сопоставление текста, написанного по-польски, и перевода, опубликованного в «Собрании грамот и государственных договоров», показывает, что речь шла о таинстве причастия от московского патриарха именно при венчании («slubie»), как и в других статьях наказа. Следовательно, причастие от православного патриарха, которое могло трактоваться подданными царя Дмитрия Ивановича как переход его жены в другую веру, ставилось теперь главным условием коронации.

Все это решительно расходилось с тайным самборским договором о сохранении Мариной Мнишек католической веры. Через папского нунция в Кракове Клавдия Рангони был сделан запрос новому папе Павлу V, поручившему рассмотрение вопроса суду инквизиции. Долго ожидавшийся вердикт, вынесенный в Риме, был неутешителен ни для царя Дмитрия Ивановича, ни для сандомирского воеводы Юрия Мнишка, всячески оттягивавшего поездку дочери в Московское государство до получения разрешения от папы [63]. Тестю и зятю, поссорившимся из-за этого промедления, оставалось искать выход самостоятельно и снова действовать на свой страх и риск. Царь Дмитрий Иванович легко смирился с отсутствием становящегося для него все менее и менее существенным положительного папского вердикта о причастии и соблюдении постов Мариной Мнишек. Для будущей же императрицы главным испытанием веры окажется венчание в Успенском соборе. Но в этом обряде, как показал Б. А. Успенский, московский царь изобретет хитроумную комбинацию, устроившую и православных, и католиков [64].

Посмотрим на другие пункты инструкции, отправленной с Яном Бучинским в ноябре 1605 года. Что заботит in perator’а? Из восьми пунктов три касались вопросов вероисповедания. Кроме причастия от патриарха, в них говорилось о соблюдении поста в среду, а не в субботу, и возможности посещать православные храмы. Остальные же пункты были посвящены регламентации поведения Марины Мнишек после обручения, для утверждения высокого статуса самого «цесаря» Дмитрия Ивановича. Он требовал, чтобы сандомирский воевода Юрий Мнишек известил его об обручении и прислал перстень не с обычным слугою, но с «честным», то есть знатным, человеком. Марину Мнишек, подобно королевне, предлагалось называть «наяснейшая панна». Все обязаны были воздавать ей подобающие почести, а сама она должна быть «предостережена» в соблюдении церемоний. Какие-то пункты инструкции должны были, видимо, предвосхитить соблюдение Мариной Мнишек норм поведения русской царицы: «волосов бы не наряжала», «чтоб нихто ее не водил, толко пан староста Саноцкой, да