Состоявшийся в Москве повторный обмен перстнями утверждал брак, заключенный в Кракове и ставил точку в затянувшейся истории брачных торжеств с участием Марины Мнишек. Последнюю часть коронационной церемонии царицы Марии Юрьевны постарались сделать как можно более домашней. Свидетелями венчания оказались лишь немногие родственники – Нагие и приближенные бояре. «Народ в те поры ис церкви выслати», – говорилось в «Чине» брачного обряда. Все случилось, как обычно бывало на царских свадьбах. Обряд совершал протопоп Федор, «коруны на блюде» держали конюший Михаил Федорович Нагой и сваха – жена Андрея Александровича Нагого. Молодых причащали церковным вином, осыпали из «мисы» золотыми. Царь и царица Мария Юрьевна вместе вышли из Успенского собора. Как заметил находившийся там капитан Жак Маржерет, «при выходе из церкви ее вел за руку император Дмитрий, и под левую руку ее вел Василий Шуйский» [123]. Именно так, в сопровождении царя Дмитрия Ивановича, только что ставшего ее мужем, и пока что боярина, а не царя, Василия Шуйского, одновременно ее будущего спасителя и тюремщика, Марина Мнишек появилась на ступенях Успенского собора.
Отсюда, согласно «Чину» брачного обряда, отпустили послов Николая Олесницкого и Александра Госевского. Основные торжества и «большой стол» были перенесены на следующий день в Грановитую палату. Это подтверждает Жак Маржерет, писавший, что в первый день «на пиршестве присутствовали только русские». Станислав Немоевский более точен, говоря, что «вплоть до своих комнат шли в коронах великий князь и княгиня, в сопровождении всех нас, кроме господ послов его величества короля, которые, проводивши до церкви, сейчас же отъехали в свое помещение». В столовой избе, где с обручения начинались свадебные церемонии, они и завершались в присутствии избранного круга, состоявшего из царского тестя, его приятеля и «бояр немногих». Царь Дмитрий Иванович и царица Мария Юрьевна сидели за этим столом совсем немного, «до третьей ествы». Даже «мусики» и танцев, любимых обоими, не было. Далее, как писал Станислав Немоевский, «обед высокие молодые имели privatim у себя в комнате, даже и в спальню, кроме некоторых дам из родни, которые провожали молодую, никто не входил» [124].
День 8 мая окончился проводами свадебного поезда в «постельные хоромы». Царя сопровождали лишь сандомирский воевода Юрий Мнишек и тысяцкий. Между тем тысяцким, напомним, был не кто иной, как боярин князь Василий Иванович Шуйский. Так все главные участники будущей исторической драмы собрались вместе на короткий момент у входа в царские покои. «Радость», как называли свадьбу в русских источниках, свершилась.
Глава третья Московская катастрофа
Торжества по случаю свадьбы царя Дмитрия Ивановича и царицы Марии Юрьевны продолжались больше недели. О напряжении, которое нарастало в Москве с 9 по 17 мая, то есть в те самые дни, когда большинство приехавших вместе с «царицей» и сандомирским воеводой Юрием Мнишком поляков весело пировали, свидетельствуют многочисленные источники. Признаки измены видели все – все, кроме самого самозванца, всецело занятого торжествами и не желавшего показывать польским сторонникам слабость своего царствования.
Московское веселье было для него таким же триумфом, как для Марины Мнишек – краковская помолвка. Вот только оба они не могли различить ясно, где кончалось торжество и начиналось лицемерие со стороны веселящихся вместе с ними подданных. За неполный год, проведенный на троне, царь Дмитрий Иванович много потрудился над тем, чтобы утвердить новую модель московского государя, готового встать в один ряд с европейскими королями и императорами. И дело здесь было не только в создании христианской лиги против Турецкой империи (давняя идея, в погоне за которой уже разбились честолюбивые замыслы самого Ивана Грозного). И даже – не в титуле «императора», присвоенном им не без оглядки на мнимого «батюшку» – царя Ивана. Самозванец покусился на большее – он хотел переделать тех, кем управлял. Сделать то, чего никогда не прощают современники и почти всегда оправдывают историки. По словам французского капитана Маржерета, близко видевшего внутреннюю жизнь кремлевского дворца в годы правления царя Дмитрия Ивановича, царь давал своим подданным «понемногу распробовать, что такое свободная страна, управляемая милосердным государем». Самым ярким показателем новых веяний стали его отношения с боярами: «Он вел себя иногда слишком запросто с вельможами, которые воспитаны и взращены в таком унижении и страхе, что без приказания почти не смеют говорить в присутствии своего государя; впрочем, сказанный император умел иначе являть величие и достоинство, присущее такому, как он, государю, к тому же он был мудр, достаточно образован, чтоб быть учителем для всей Думы» [125].
Так оценивал первого русского «императора» современник-иноземец. Но так ли оценивали его соотечественники?
…На следующий день после коронации царицы «Марии Юрьевны», 9 мая, в праздник «Николы вешнего», в Кремле с рассвета снова заиграли барабаны и трубы. «Эти свадебные дни были проведены в роскоши и веселье, в пирах и трапезах, с пением и плясками, – писал современник событий немец Конрад Буссов, автор «Московской хроники». – Тут были не только всякие музыкальные
