людей всего лишь в дочь сандомирского воеводы, по-прежнему, до избрания нового царя, оставалась в Кремле. Любопытно, что царь Василий Шуйский своими первыми распоряжениями относительно бывшей царицы озаботился… делами кухни. «Царице», как по-прежнему называл ее автор «Дневника Марины Мнишек», «давали все необходимое в крепости, но так как готовившихся там блюд она не могла есть, отдали приказ на кухню пана воеводы, чтобы там же готовили еду для нее». Впрочем, возможно, что это просто снимало подозрения в намерении отравить Марину Мнишек, так как она могла опасаться, что с ней произойдет то же, что, по официальной версии, произошло с годуновской семьей. 23 мая (2 июня) бывшую царицу Марию Юрьевну вместе с ее фрейлинами наконец-то отправили к отцу, где она могла по- настоящему успокоиться после пережитых потрясений. Потеря драгоценностей, жемчуга, платьев и всего имущества, запертого в кладовых нового царя, казалась ей уже меньшим злом по сравнению со всем остальным. Тем более что она соглашалась отдать их насовсем, лишь бы ей вернули слугу-арапчонка, встречавшего ее в роскошной карете при въезде в Москву. В восемнадцатилетней шляхтенке, только что находившейся между жизнью и смертью, жили еще девические привязанности к своим «игрушкам».
Теперь победившие бояре во главе с царем Василием Шуйским взялись за сандомирского воеводу Юрия Мнишка, справедливо считая его главным «опекуном» свергнутого «Ростриги». Неделю спустя после возвращения Марины Мнишек к отцу, 30 мая (9 июня), сандомирского воеводу привезли в Кремль, где он с небольшим числом приближенных «предстал перед панами думными». С обеих сторон начались прения со взаимными упреками и обвинениями (это было только начало более чем двухлетней тяжбы). В «Дневнике Марины Мнишек» передается суть разногласий: «Всю вину за смуту, происшедшие убийства, кровопролитие они возлагали на пана воеводу, будто бы все это произошло из-за того, что он привел в Москву Дмитрия (которого они называли изменником). А пан воевода объяснял и доказывал свою невиновность. Припомнили и то, “что тебя, пан воевода, Бог чудесно спас (за то его благодари), ибо с тобою то же должно было случиться, что с Расстригою сталось”» [153] .
Вопросы бояр и ответы воеводы Юрия Мнишка сохранились в современной записи, сделанной кем-то из присутствовавших на обсуждении поляков. Воевода пытался защищаться и доказывал, что он действовал под влиянием самой «москвы», признавшей «того человека» своим государем, и якобы ни в чем не хотел идти против воли московских панов-радных, то есть Боярской думы. Пан Юрий объяснял, что он искренне желал «получить разрешение панов сенаторов московских относительно кондиций, на которых я условился с покойным и по каким бы мог дать дочь свою в супруги покойному», однако его остановил посол Афанасий Власьев (на него воевода Юрий Мнишек неоднократно ссылался в подтверждение справедливости сказанного), который грубовато сформулировал для сандомирского воеводы суть политической системы Московского государства: «У нас государь делает, что хочет, не советуясь с панами думными, не так, как тут у вас в Польше». Отвергал воевода и обвинения в том, что будто бы приехал со своими жолнерами «для войны»: «О войне или о какой измене я не помышлял, ибо и дочери бы своей с собой не привозил и не дал бы ее в супруги покойному, если бы для этого с ними приехал». Возникали и вопросы вероисповедания. Здесь также пан Юрий сослался на интересы дочери. На упрек в желании ввести «латинскую веру» воевода отвечал, что он как отец «следил, чтобы дочь моя для спасения души от веры своей не отступала. Поэтому хотел бы, чтобы она в назначенных ей владениях капланов в костелах своих имела, по примеру многих других» [154]. Становилось очевидным, что воевода будет стоять на своем.
Но и московская дипломатия добилась определенного успеха. Сандомирский воевода подтвердил подлинность договора 25 мая 1604 года, текст которого был найден в хоромах у самозванца. Не отпирался Юрий Мнишек и от того, что «писал к нему розстрига ж с Москвы лист за своею ж рукою, а дал ему город Смоленеск со всем уездом да Северу всю и поволил ему в них костелы ставити и монастыри римские» [155]. Лучшего аргумента для того, чтобы оправдать свои действия, бывшим заговорщикам не стоило и искать. Компрометирующие самозванца документы тут же были переведены на русский язык и прочитаны на Лобном месте.
1 (11) июня 1606 года Василий Шуйский был венчан на царство в Успенском соборе Московского кремля. Прошел ровно год с тех пор, как грамоты самозваного царя Дмитрия достигли Москвы и в столице произошел переворот в его пользу. Символично, что новый царь попытался начать все с «чистого листа» день в день со своим незадачливым предшественником. Однако проблема, созданная свадьбой царя Дмитрия и Марины Мнишек и коронацией последней, никуда не исчезла. Еще не раз она будет возникать в течение всего четырехлетнего правления царя Василия Шуйского. В конце концов, и этот царь, сведенный с престола, познает превратности фортуны. Но пока он на самой вершине своей власти, а его «визави» Марина Мнишек – на самом дне, вдалеке от родины, в бедности и заключении.
Почти все лето 1606 года семья Мнишков оставалась под стражей в Москве. Немного обнадежить их должно было известие об отправке в Речь Посполитую посла князя Григория Константиновича Волконского. С ним на родину отпустили некоторых людей, служивших сандомирскому воеводе и его близким. Мнишкам, Вишневецким, Стадницким и другим, выжившим в майской катастрофе, разрешили послать письма с точными известиями о том, что произошло с ними в столице Московского государства. Но еще больше надежды давали начинавшие доходить известия о том, что Дмитрий…жив. Автор «Дневника Марины Мнишек» записал такой слух уже 1 июля (21 июня). То ли ему показалось страшным доверить столь опасные слова бумаге, то ли в действительности у остававшихся в Москве поляков не было уже никакой веры в чудеса, но он записал, что в свите Мнишков «не верили», что Дмитрий «смог уйти от той опасности». Бесспорно одно: слухи о Дмитрии жадно ловили и собирали, потому что ни Марина Мнишек, ни ее отец, ни другие их родственники и близкие не видели (да и не могли видеть, оставаясь под стражей) тела убитого царя Дмитрия Ивановича. Более того, из записок Жака Маржерета, ссылавшегося на одного француза, служившего поваром у сандомирского воеводы, известно, что Марина Мнишек, наоборот, поверила в спасение своего мужа: «Императрица – жена сказанного Дмитрия, узнав о ходившем слухе, полностью уверилась, что он жив, утверждая, что не может представить себе его иначе, и с того времени казалась гораздо веселее, чем прежде» [156].
Движение под флагом царя Дмитрия действительно поднялось сразу же после избрания царя Василия Шуйского. Начавшееся опять в Северской земле, оно стало одной из причин гражданской войны. Эта угроза оказалась куда более серьезной, чем задержание в Москве «царицы» Марины Мнишек и ее отца. Хотя они по-прежнему вызывали раздражение московского «мира», время от времени пытавшегося учинить расправу над «литвой». Не прошло и полмесяца после венчания царя Василия Шуйского, как ему пришлось вмешаться в такой конфликт, стоивший Марине Мнишек и ее свите нескольких бессонных ночей. Во избежание дальнейших беспорядков Марину и ее отца перевели из известного всей Москве бывшего двора царя Бориса на менее приметный двор сосланного в опалу посла Афанасия Власьева. Туда, всего на несколько часов, пустили брата Марины Мнишек саноцкого старосту Станислава Мнишка, чтобы он повидался с сестрой и отцом. 12 (22) июля произошло еще одно столкновение Боярской думы с «миром», требовавшим мести за убитых в майском погроме москвичей: «Пусть вам так же достанется, как и братьям нашим». Воевода Юрий Мнишек, недавно представавший для расспросов перед Боярской думой, был убежден, что бояре «там в то время большую власть имели, нежели сам царь». Именно бояре, а не царь Василий Шуйский, по свидетельству «Дневника Марины Мнишек», приняли решение разослать поляков и литовцев, остававшихся в Москве, «по разным крепостям» [157].
Сделано это было вовремя, так как с августа 1606 года разгорелось восстание против царя Василия Шуйского северских, польских, рязанских и украинных городов, собиравшихся в поход на Москву. В этой ситуации держать в столице жену убитого царя Дмитрия Марину Мнишек было делом небезопасным. Поэтому, дав напоследок возможность повидаться с воеводой Юрием Мнишком и его дочерью князю Константину Вишневецкому, Яну Мнишку и Сигизмунду Тарло, их всех разослали на северо- восток от столицы в разные замосковные города: «Сердомирсково ж з дочерью и всех Литовских людей, которые пришли с Ростригиною женою, посла (царь Василий Шуйский. – В. К.) по городом: в Ярославль, на Кострому, в Галич; и повеле их посадити на дворех и приставити к ним приставов и беречи велел накрепко» [158]. Так записал автор «Нового летописца». К этим городам надо добавить еще Тверь и Ростов, а также Вологду и Белоозеро, где можно было тогда встретить ссыльных поляков. «Розсылка по городом» предпринималась как для безопасности остававшихся в России
