это время, вероятно, думал о мистрис Бьюли), что я уронила чашку, возвращая ее тебе. Я не могла удержать ее, у меня руки дрожали. Если б ты был на моем месте, у тебя тоже задрожали бы руки. Ты вежливо пожелал мне, выходя из комнаты, чтобы чай принес пользу, и даже не взглянул на меня. Ты смотрел на разбитую чашку.
Едва ты переступил порог моей комнаты, как я приняла вторично яд, и двойную дозу.
У меня к тебе небольшая просьба. Сняв со склянки этикетку и убрав ее, чистую, в свой несессер, я забыла предпринять ту же предосторожность с бумажным пакетиком, и на нем остался ярлык дрогиста. Я бросила ее на одеяло с другими ненужными бумагами, а моя сердитая сиделка, жалуясь на беспорядок, схватила все бумажки и куда-то задевала их. Надеюсь, что дрогист не пострадает из-за меня. Прошу тебя, скажи всем, что он невиновен.
Декстер, мне что-то вдруг вспомнился он, положил твой дневник обратно в ящик и просил у меня ответа на его предложение Есть ли совесть у этого негодяя? Если есть, то даже он почувствует угрызение, когда моя смерть даст ему ответ.
Сиделка снова возвратилась в мою комнату, и я опять выслала ее, сказав, что желаю остаться одна.
Много ли прошло времени? Я не могу найти своих часов. Скоро ли начнутся боли и уничтожат меня? Пока я еще ничего не чувствую, но они могут вернуться каждую минуту. Мне нужно еще запечатать письмо и, надписав адрес, спрятать под подушку, чтобы нашли его только после моей смерти.
Прощай, мой дорогой. Желала бы я быть красивой ради тебя. Но любить тебя более я не могла бы. Даже теперь боюсь я увидеть твое милое лицо, чтобы твое чарующее влияние не заставило меня сознаться во всем, пока еще не поздно спасти мне жизнь. Но тебя здесь нет. Тем лучше! Тем лучше!
Еще раз прости! Будь счастливее, чем был со мною. Я люблю тебя, Юстас, и прощаю тебя. Когда тебе не о чем будет думать, думай иногда как можно снисходительнее о своей бедной, безобразной
Глава XXVII. КАК МОГЛА БЫ Я ПОСТУПИТЬ ИНАЧЕ?
Как только я осушила слезы и несколько успокоилась после прочтения этого грустного и ужасного письма, первой моей мыслью было, как бы скрыть его от Юстаса. Вот к какому заключению пришла я, отдавшая столько сил на раскрытие этой тайны и достигшая успеха. Передо мною на столе лежало доказательство невиновности моего мужа, и я из сожаления к нему, из сожаления к памяти его покойной жены желала только одного, чтобы он никогда не увидел этого письма, чтобы оно никогда не было предъявлено публично.
Я мысленно обратилась к странным обстоятельствам, при которых было открыто это письмо. Однако самое простое обстоятельство могло изменить ход событий. Если б я остановила Ариель, когда она просила Декстера рассказать сказку, память Декстера могла бы не обратиться к гленинчской трагедии. Если бы я не забыла подвинуть стул, Бенджамин не записал бы бессмысленных, по-видимому, слов, которые позволили нам открыть истину.
Несмотря на то, я проклинала это ужасное письмо и тот день, когда были найдены его обрывки. Нужно было случиться этому именно в то время, когда к Юстасу возвратились здоровье и силы, когда мы снова соединились и зажили счастливо в ожидании рождения нашего ребенка. И вдруг появляется это письмо, угрожающее не только спокойствию моего мужа, но и самой его жизни, так как он еще не совсем оправился от опасной болезни.
Пока я сидела погруженная в эти размышления, пробили часы на камине. В это время Юстас приходил обычно в мой маленький будуар. Он мог войти каждую минуту, увидеть письмо, вырвать его у меня из рук. Вне себя от ужаса и страха я собрала противные листы и бросила их в огонь.
К счастью, это была только копия, но в эту минуту я поступила бы так и с оригиналом. Едва успела сгореть последняя страница, как дверь отворилась, и вошел Юстас.
Он взглянул на огонь. Пепел от жженой бумаги летал еще над угольками. Он видел, как мне за завтраком подали письмо. Не заподозрил ли он меня? Он не сказал ни слова, но несколько минут простоял, мрачно глядя на огонь. Потом подошел ко мне и посмотрел в глаза. Я, наверное, была очень бледна. Он первым делом спросил меня о здоровье. Я не хотела его обманывать даже в пустяках.
— У меня нервы не в порядке, Юстас, и более ничего.
Он снова взглянул на меня, как бы ожидая, что я скажу еще что-нибудь. Я молчала. Он вынул из кармана письмо и положил его передо мною на столе, где за минуту перед тем лежала исповедь его жены.
— Я получил сегодня утром письмо, — сказал он, — и у меня нет секретов от тебя, Валерия.
Я поняла упрек, скрывавшийся в этих словах, но ничего не ответила ему.
— Ты желаешь, чтобы я прочитала его? — спросила я.
— Я уже сказал, что не имею от тебя секретов, — повторил он. — Конверт распечатан, посмотри, что в нем.
В конверте оказалось не письмо, а вырезка из шотландской газеты.
— Прочти, — сказал Юстас. Вот что я прочитала:
Что-то романтическое происходит, по-видимому, в деревенском доме мистера Маколана. Тайные изыскания производятся… в мусорной куче. Найдено что-то важное, но никто не знает, что именно. Известно только, что несколько недель тому назад прибыли из Лондона два незнакомца, которые под руководством нашего почтенного соотечественника, мистера Плеймора, работают день и ночь, запершись в библиотеке Гленинча. Откроется когда-нибудь эта тайна, и не бросит ли она новый свет на трагическое событие, случившееся в Гленинче несколько лет тому назад? Может быть, мистер Маколан по возвращении на родину в состоянии будет ответить на эти вопросы. А пока нам остается только ожидать развития событий».
Я положила на стол газету с чувством совершенно не христианским к людям, вмешивающимся не в свое дело. Я не знала, что делать, и ждала, что скажет муж. Он сейчас же обратился ко мне с вопросом:
— Ты понимаешь, что это значит, Валерия?
Я честно созналась, что понимаю.
Он замолчал и, по-видимому, ждал, что я объяснюсь, но я не сказала ни слова.
— Неужели я так и не узнаю ничего? — спросил он наконец. — Разве ты не обязана сказать мне, что происходит в моем собственном доме?
У меня не было другого выхода из моего затруднительного положения, как снова обратиться к его доверию.
— Ты обещал верить мне, — начала я. Он подтвердил это.
— Я должна просить тебя, Юстас, ради тебя самого, подождать еще некоторое время. Я исполню твое желание, только потерпи немного.
— Долго ли я должен ждать? — поинтересовался он, и при этом лицо его омрачилось.
Я видела, что нужно было прибегнуть к более сильному средству.
— Поцелуй меня прежде, чем я скажу это, — промолвила я.
Он колебался, как истый муж, а я настаивала, как истая жена. Ему не оставалось ничего более, как уступить. Поцеловав меня не очень-то нежно, он снова спросил, долго ли ему ждать.
— Я желала бы, чтобы ты подождал до рождения нашего ребенка, — ответила я.
Он вздрогнул. Мое желание изумило его. Я нежно сжала его руку и оглянула на него. Он тоже ответил мне ласковым взором.
