раздражения, и страха, и откровенного бессилия, и даже ненависти с легкой сумасшедшинкой. Видимо, сама своего взгляда испугавшись, Дина тут же прикусила губу, сглотнула нервно, спросила с коротким смешком:
– А если я вас очень попрошу? Если вас так на дружбу ломает, то хоть просто проникнуться моими обстоятельствами можете? Чисто по-человечески? Я же вашими обстоятельствами сегодня вроде как прониклась!
– Ой ли? Так уж и прониклись? Странная вы все-таки женщина, Дина… По-моему, никогда не стоит дружбу выпрашивать.
– Нет, я не странная. Я абсолютно обыкновенная. И вообще, что вы в этом во всем понимаете? Выпрашивать, главное… А хоть бы и выпрашивать, и что с того? Просто я очень люблю свою благополучную жизнь и ради нее на все готова. Я умею ценить те удовольствия, которые мне эта жизнь дает. Между прочим, это особое женское искусство – по-настоящему любить и ценить удовольствия… Это талант, если хотите. А таланту все простить можно, даже некоторое невольное унижение.
– Да… Где-то я эту фразу уже слышала – про талантливую любовь к удовольствиям. От вашей мамы, кажется.
– А вот у вас, похоже, такого таланта совсем нет… Бог обидел, да? Вы, похоже, из той породы женщин, которые лезут в ванну с горячей водой с единственной целью – грязь с себя смыть, им и в голову не приходит, что эта процедура относится к категории удовольствий. Нет, вы не из нашего круга, Лина, это сразу видно. И… Не обижайтесь, конечно, но зря вы в этот калашный ряд полезли. Все-таки Паша совершенно слеп… Слеп и, как всегда, непредсказуем. Он у нас вообще мастер на всякие выходки. Простите… на странные поступки.
– Дина! Диночка! – ворвался в ее страстный монолог веселый женский голос со стороны террасы. – Чего же ты нас бросила, Диночка? Мы ждем, ждем…
– Да иду! – раздраженно махнула она рукой назад, не отрывая взгляда от ее лица.
Потом замолчала, прикрыла глаза, трудно глотнула горлом. А когда их открыла – о, чудо! – они вдруг засияли благожелательностью, такой искусной в своей старательности, что и впрямь ее можно было принять за искреннюю.
– Вы простите меня, Лина… – протянув руку, дотронулась она до ее предплечья, – простите, не совладала с собой, наговорила лишнего. Я думаю, вы не станете обижаться? Тем более вы-то как раз и должны меня понять, вы же все про меня знаете! И про маму, и про тяжелое детство…
– Да я и не думала на вас обижаться, что вы. Я же любовью к талантливым удовольствиям не измучена, слава богу. Я женщина в этом плане свободная, поэтому меня трудно обидеть.
– Что ж, спасибо за щедрость. Идемте, я вас представлять буду.
Общество на террасе собралось в основном женское, с потугами на гламур и блондинистость. Были и мужчины конечно же, но тоже гламурно-невразумительные, ушедшие природой и сутью в свой внешний лощеный вид. Еще дама почтенных лет была, но с хорошо сохранившейся фигурою и молодою сноровкой лица, то есть играла им как хотела, изображая девчачью наивность. Наверное, пока они стояли с Диной там, невдалеке, на газоне, оценочная кампания относительно ее как вновь прибывшей дамы уже совершилась. Судя по выражениям лиц, явно не в ее пользу.
– Знакомьтесь, господа! Это Лина, жена Павла Сергеевича Жука, прошу любить и жаловать!
Эка, как она это произнесла, с насмешливым и душераздирающим апломбом! Еще и стоит, произведенным эффектом наслаждается. Немой сценой, как в «Ревизоре».
Первой пришла в себя та самая, с хорошей фигурой и молодой сноровкой лица. Поднялась из кресла, подошла, протянула руку:
– Очень приятно! Меня Юлей зовут. А можно, простите, вопрос прямо в лоб?
– Можно и в лоб, отчего ж нет? – улыбнулась Лина, пожав плечами.
– Поделитесь опытом, а? Как это вам удалось Жука захомутать? Тут некоторые грудью на шпагат сесть готовы были, да все никак… Где вы его сцапали, уважаемая Лина?
– В смысле – сцапала? Где познакомилась, что ли?
– Ну да…
– Мы с Павлом познакомились в маршрутке.
– Где?!
Опять немая сцена, как в «Ревизоре». Даже Дина уставилась удивленно, будто впервые ее увидела. Юля схохотнула вдруг, развернулась к рослой молодой девахе, застывшей с бокалом, так и не донесенным до пухлых больших губ, произнесла насмешливо:
– Слышь, Снежанка! Ты-то как относительно этого варианта не доперла? Оказывается, он иногда развлекается, в маршрутках время проводит! Пролетела ты, Снежанка, как фанера над Парижем. Целый год титанических усилий – и псу под хвост…
– Можно подумать, ты, Юлечка, усилиями не напрягалась! – глотнув-таки из бокала, медленно повела плечиком девица по имени Снежана. – Я-то знаю, сколько ты бабок на массажистов потратила, между прочим! И на подтяжку в Швейцарии!
– А ты поживи с мое, трех мужей смени да после них с приличным состоянием останься, потом учить меня будешь, поняла? – грубо осадила ее Юля и, развернувшись, грациозно уселась в кресло, сложив ногу на ногу.
Дальше процедура знакомства покатилась более благополучно – имена, лица, влажные рукопожатия, пьяненькие улыбки. Одно лицо мелькнуло и запомнилось трезвым внимательным взглядом, и имя тоже запомнилось – Лиза. Кто-то всунул ей в одну руку бокал с шампанским, в другую – тарелку с едой. Огляделась – присесть бы куда. Та, которая Лиза, махнула ей призывно рукой, показав на выход с террасы, – идите за мной…
– Вон там, за кустами, есть спокойное местечко, пойдемте туда, – прихватила она ее за локоток, – а то вы совсем растерялись, вижу…
За кустами действительно обнаружилось несколько пластиковых столов с креслами. Устроившись за одним из них, они глянули друг на друга вполне дружелюбно, улыбнулись.
– Меня Лизой зовут, помните?
– Да. Помню. Спасибо за участие, Лиза. А то я и впрямь потерялась немного.
– Ну, про «немного» – это вы себе льстите, конечно… Здесь вы себя вообще никогда не найдете, и не старайтесь даже.
– Почему?
– Да потому, что вы здесь чужая. И всегда чужой будете, это же невооруженным глазом видно! Странно, как это вообще вас сюда занесло…
– Да я, собственно, и не собираюсь здесь навеки поселиться. Это чужой праздник, только и всего.
– Да нет, вы не поняли… Я не об этом конкретном месте говорю, а вообще. То есть о том образе жизни, в который вы так стремительно вляпались. Не вписываетесь вы в этот образ, понимаете? Вы из другого мира, вы… с той стороны баррикад, понимаете?
– А у нас что, война миров разве объявлена? Что-то я ничего про нее не слышала…
– Да ладно вам, Лина. Все вы прекрасно понимаете. Послушайтесь моего совета – бегите обратно в свой мир. Не лезьте не в свое, негоже рядиться в чужие одежды. Ничего из этого не выйдет хорошего, я по своему горькому опыту знаю.
– А вы, значит… обрядились в чужие одежды?
– Да. Обрядилась. Когда-то поддалась искушению. Теперь жалею.
– Но ведь никогда не поздно…
– Поздно. В том-то и дело, что поздно…
Вздохнув, она медленно подняла бокал с шампанским на уровень глаз, сощурилась от сполоха играющего в нем запоздалого солнечного луча. Потом, еще раз вздохнув, осушила бокал до дна, со стуком поставила его на стол. Помолчав, заговорила тихо:
– Вы знаете, мы с мамой одни жили, ни отца у меня не было, ни дедушек с бабушками… Она учительницей музыки была, частными уроками подрабатывала. В доме всегда так чисто было, свежо… И будто музыкой все пространство заполнено. Моцарт, Бетховен, Шуберт… Я тоже музыке училась, даже в консерваторию поступила. Особых талантов у меня, конечно, не обнаружилось, но удовольствие, помню, от
