Турция легко рассталась с европейскими ценностями, быстро возвращаясь во времена Сулеймана Великолепного и Оттоманской империи, и на Балканах — в который уже раз за долгую историю этим мест — всё туже затягивался узел противоречий. «Возьмут ли новые варвары Рим?» — вопрошали итальянские газеты, а в Испании всерьёз поговаривали о новой Реконкисте, если мавры вновь захватят Кастилию и Арагон. Франция, формально оставаясь президентской республикой, всё больше напоминала восточный эмират, а потомки викингов, силясь оградить свой дом от наплыва пришельцев с востока, ужесточали иммиграционные законы. Праправнуки сипаев появились в британском парламенте, и Шотландия с Ирландией заявили о своём выходе из Соединённого королевства.
А на Дальнем Востоке и в Тихоокеанском регионе во весь голос заявила о себе другая сила. Япония, Китай и Корея образовали Азиатский Союз «жёлтых драконов» — технические достижения Страны Восходящего солнца соединились с неисчерпаемыми человеческими ресурсами Поднебесной империи. Новорождённый Союз, запустив щупальца в Сибирь и вобрав в себя Малайзию с Индокитаем и множество мелких островных государств Тихого океана, энергично проникал в страны Центральной и Южной Америки, используя застарелую неприязнь латиноамериканцев к бледнолицым гринго и прибирая к рукам нефтяные поля Венесуэлы. Индия, Индонезия и Филиппины оказались на границе сфер влияния арабского мира и «жёлтых драконов», и мусульманские сепаратисты играли в этих странах роль мины замедленного действия. И чесали головы меланхоличные австралийцы, размышляя, удастся ли остановить новый самурайский натиск, куда более масштабный, нежели тот, который был отбит в прошлом веке. И что лучше — женщины в парандже на улицах Мельбурна или девушки в кимоно на пляжах Сиднея?
Глобальный процесс набирал силу и в Соединённых Штатах Америки — смуглокожие американцы карабкались вверх по ступеням общественной пирамиды. Им было труднее, нежели их белым собратьям, они встречали сопротивление — когда скрытое, а когда и явное, — однако браун-скины брали упорством и главное — числом. Белой молодёжи было слишком мало, чтобы полностью заменить тех, чьё время истекало; белые старики вынужденно уступали свои места людям с другим цветом кожи, и они становились мэрами городов, конгрессменами и губернаторами штатов. Работал естественный отбор и закон чисел: если из тысячи человек найдётся сотня энергичных личностей, рвущихся к власти, то среди десяти тысяч таковых наберётся минимум пятьсот, а при прочих равных условиях, обеспечиваемых демократией, — и вся тысяча. А если ещё к тому же на выборах их поддерживают многочисленные единоплеменники… И набирали силу восточные религиозные конфессии, опирающиеся на миллионы и миллионы верующих.
Проникновению выходцев с востока в большой бизнес способствовали арабские нефтяные капиталы — золотой динар уверенно теснил доллар. К тому же кое-кто из старой финансовой элиты, почуявшей, откуда дует ветер, без колебаний переходил на сторону победителей. Динар или доллар — какая, в конце концов, разница? Деньги — они ведь не имеют цвета кожи. А менеджеры среднего звена давно уже «посмуглели» — бизнесмены тоже люди, и они тоже стареют, и они тоже смертны.
Дольше всех удерживали свои позиции военные. Генералы и адмиралы оказывали всемерную поддержку любому мало-мальски перспективному белому, пробивающемуся к заветным большим звёздам на погонах и притормаживали его конкурентов. Но беда в том, что любой генерал когда-то был лейтенантом, а среди выпускников военных училищ всё больше появлялось смуглокожих лейтенантов. И браун-скины становились командирами атомных подводных лодок и авианосцев, ракетных баз и крупных войсковых соединений. А белые ветераны, помнившие «Бурю в пустыне», уходили в отставку, с тоской вспоминая «старые добрые времена».
Мир менялся — изнутри.
Да, до уличных боёв дело не дошло, но кровь — кровь всё-таки пролилась. По-другому, наверно, и быть не могло.
Их называли эйпиррами [13]. Движение это родилось стихийно, хотя почти наверняка за ним стояли кое-кто из сильных мира сего — из числа тех, для кого перемены означали утрату богатства, власти и влияния. А ряды боевиков пополняли простые обыватели, ошалевшие, напуганные и не понимающие, что происходит — привычная и размеренная жизнь рушилась на глазах, словно подмытый бурным течением обрывистый берег. Страх трансформировался в злобу, в неистовое желание найти того, кто во всём этом виноват, и спросить с него по полной. Люди меньше всего склонны винить в своих бедах и несчастьях самих себя — возложить вину на других всегда легче и удобнее.
Никакой политической — или иной — программы у эйпирров не было. Они следовали примитивному девизу: «Бей цветных, пока они не съели белых!», следовали тупо и яростно. Движение было подавлено в течение нескольких лет, хотя отдельные вспышки расовой ненависти продолжались гораздо дольше. Преступления такого рода против граждан страны в новой Америке рассматривались как преступления против государства, и реакция властей была жёсткой. Главари эйпирров попали на электрический стул (а кое-кому из них, следуя новым веяниям, отрубили головы), уцелевшие рядовые исполнители рассеялись и затаились. Движение эйпирров было обречено изначально, но оно запомнилось целым рядом кровавых побоищ — жестоких и бессмысленных.
— Сограждане! — голос миловидной дикторши-мулатки дрожал от волнения, а в глазах явственно просматривалась тень испуга. — Сегодня, в семь часов утра, мы стали свидетелями нового преступления эйпирров. В одном из пригородов Чикаго…
«Идиоты, — подумал Натаниэль. — Неужели они не понимают, что таким способом ничего не исправишь? Браун-скинов слишком много, и они не замедлят принять ответные меры…»
Он сел перед экраном, отставив в сторону чашку с недопитым кофе. Приходя домой, Нат сразу же включал медиа-центр, чтобы быть в курсе новостей — на работе ему было не до этого. Он обычно ужинал, слушая новости, но эта новость заставила его забыть о еде.
На экране стлался чёрный дым, прошитый острыми языками пламени, а голос за кадром комментировал события.
— Группа эйпирров — по предварительным данным, их было около двадцати человек, — ворвалась в этот район на автомашинах. Люди мирно спали в своих жилищах, а нападавшие открыли огонь из гранатомётов. Точное число погибших…
«Этот коттедж сложился от попадания, как карточный домик, — вряд ли хоть кому-то удалось выбраться из-под развалин. И этот тоже, и тот — да, эти парни не жалели зарядов…».
— Но самое страшное произошло потом…
Нат увидел искорёженный остов жёлтого школьного автобуса, завалившийся набок.
— Эйпирры подожгли этот автобус — подожгли вместе с детьми. Никто из детей не спасся — уцелевших добивали автоматными очередями…
Дети лежали неподалёку от автобуса, и никто из них не подавал признаков жизни. А затем стали видны согнутые фигуры людей в тёмных комбинезонах, с оружием в руках. Они торопливо залезали в машины, которые, надсадно взревев моторами, исчезали в клубах дыма и пыли.
— Смотрите, вот их лица! Обязанность каждого законопослушного гражданина страны известить власти, если кто-то из этих людей появится…
«Положим, лиц не разобрать, — подумал Нат, когда на экране появилось укрупнённое изображение, — они в масках. Но всё равно — не завидую я этим парням. Теперь их будут травить, как бешеных волков, травить, пока не затравят. Эти снимки сделаны через систему континентального слежения — вряд ли в это время и в этом месте мог оказаться дотошный корреспондент с видеокамерой. После соответствующей компьютерной обработки на основе этих фотографий можно получить портреты нападавших — пусть даже примерные. И тогда… Помнится мне, у нас в «High Tech» работали на этой задачей ещё лет пятнадцать назад. А эту запись, наверно, гоняют целый день — ведь сейчас уже…».
Он посмотрел на большие настенные часы — их когда-то купила Джейн, — и тут запищал сигнал: кто-то стоял у ограды его дома, и этот кто-то явно хотел войти.
Бампо бросил взгляд на миниатюрный монитор камеры внешнего обзора. Да, так и есть — у ворот переминался с ноги на ногу человек, одетый в короткую коричневую кожаную куртку поверх тёмного комбинезона.
Сигнал повторился. Нат выдвинул ящик стола, достал оттуда автоматический пистолет, сунул его за пояс и вышел на улицу. Он шёл по дорожке, ведущей от двери дома к воротам, не спеша — он уже знал, кто там стоит, и ему хотелось подумать, как поступить.
