Великого герцога Эйсен-Гермсайндра Жюстина II я знал неплохо. Однажды Жюстину довольно долго пришлось путешествовать в моем обществе, мною же ему и навязанным.
После этого наши отношения всегда были на высоте, а после того, как я занял то место, что занимаю и поныне, к дружеским добавились еще и деловые.
Герцогство издревле являлось верным союзником Империи. Небольшая горная страна, славящаяся источниками полезных ископаемых и довольно развитыми технологиями, обладала еще и неплохой армией, помогавшей ей отстоять свою независимость на протяжении последних нескольких веков. Ну а в тяжелые моменты Империя всегда протягивала ей свою руку помощи. Теперь такой помощи мы ждали от Жюстина, и вдруг на тебе, им самим бы справиться с угрозой оккупации. Словом, хоть на четыре части разорвись, по числу сторон света, куда мне необходимо было отправиться.
Когда после обмена Готома на Горднера я возвратился в Дрондер, Янианна встретила меня на удивление хорошо. Она даже не стала пенять мне за то, что я опять влез в очередную авантюру, которая могла закончиться весьма плачевно, и лишь вздохнула, посмотрев с укоризной.
Едва я успел при нашей встрече пару раз утонуть в ее глазах, как меня шумной толпой ворвавшиеся в гостиную окружили дети. Надо же, их всего трое (кто бы знал, как мы с Яной старались, чтобы в семействе было прибавление, пока, правда, безуспешно), а шуму от них действительно как от целой толпы.
Помимо радости от встречи с любимым отцом был у детей и легкий меркантильный интерес, поскольку ни разу они не оставались без подарков. Вот и на этот раз без них не обошлось. Я усмехнулся, вспомнив мысль, посетившую меня в Сверендере — 'взять, что ли у короля Готома автограф для маленького Конрада?'. Как бы там ни было, король Трабона — полководец незаурядный, а Конрад спит и видит себя во главе огромной армии, побеждающей все и вся на своем пути.
Затем решил, что модель боевого корабля, выполненного с удивительной реалистичностью, ему понравится больше.
Для Янианны я сам как подарок, но сюрприз нашелся и для нее, причем какой!
Его даже не пришлось тащить через пол-Империи, он был изготовлен в дне пути от Дрондера, в Стенборо. Там, наконец-то, удалось изготовить действующую модель граммофона. Вернее, изготовить то его удалось относительно дано, но на то, чтобы добиться от него удовлетворяющего меня звучания, понадобился чуть ли не трехлетний срок.
Наконец, я решил, что сделать звук лучше уже не удастся, и, заставив его создателей поклясться самой страшной клятвой о не разглашении, отложил его демонстрацию на тот случай, когда придется серьезно оправдываться перед женой. В принципе, ничего сложного в его конструкции нет, и даже удивительно, что в моем мире граммофон появился не на пару веков раньше, как произошло это здесь. Отличие граммофона от патефона заключается в том, что в последнем случае раструб спрятан внутрь корпуса. Я решил этого не делать, тем более, когда под рукой есть такой замечательный человек, как Альбрехт Гростар. Я тайком продемонстрировал Альбрехту чудесный механизм, в очередной раз поразив его до самой глубины души, пообещал следующий экземпляр изготовить для него лично, тоже взял с него слово о сохранении строжайшей тайны и поручил сделать раструб достойным того, что выходит из его рук. В общем, расписать его красиво.
Так и лежал граммофон в ожидании того, что ему придется загладить очередную мою вину перед любимой. Как оказалось, после возвращения из Сверендера вины за мной не нашлось, но и терпения на большее у меня уже не хватило.
Яна была поражена не меньше Гростара. Еще бы, не какая-нибудь тривиальная музыкальная шкатулка, а устройство, из раструба которого помимо музыки доносится еще и человеческий голос. Это меня звучание до сих пор заставляло недовольно морщиться, но ведь мне и было с чем его сравнивать.
Поначалу я хотел записать какую-нибудь песенку в своем исполнении, но вспомнив, как однажды Янианна обмолвилась о том, что после одного случая мои песенки не слишком-то ей уже и нравятся, отказался. Взамен этого записали тенора из оперного театра в аккомпанементе скрипача Эрариа.
Затем мне пришла в голову поистине гениальная идея, такое иногда бывает даже со мной: отправить от Янианны Готому звуковое письмо.
Я сидел в кресле, глядя на то, как Яна что-то наговаривает в рекордер на незнакомом мне языке, и старательно прятал в себе улыбку, которая так и пыталась вырваться наружу.
'Милая, это же не видео, — думал я, глядя на принаряженную будто бы к особому случаю Янианну. — Король Готом все равно не увидит, в чем ты была одета, и как к лицу тебе это новое платье и эта прическа'.
Язык, на котором она наговаривала письмо, был совершенно мне не знаком, и я уж было подумал, что он какой-то особый королевский, когда промелькнувшее знакомое слово позволило мне предположить, что он тилоский.
Существует такой, мертвый, как и наша латынь, и мне из него было знакомо лишь парочка выражений. Я пожалел, что не знаю его, уж больно был у Янианны язвительный тон, и отошла она от рекордера весьма собой довольная. Не забыв, впрочем, посмотреться в зеркало: как она выглядела при записи?
Дальше все оказалось просто: имелся у нас один из разоблаченных шпионов Готома, вот ему то и поручили в обмен на свободу передать звуковое письмо своему королю, научив пользоваться граммофоном. Рисковать своими людьми не хотелось, неизвестно как отреагирует Готом, да и толку с этого человека было ноль, даже если заставить его трудиться на благо Империи. Не приучен он к труду, какому бы то ни было.
Хотя, если вспомнить любимую поговорку одного из моих преподавателей в прежнем мире: 'Как говорил Антон Павлович Чехов — ежели зайца бить, так он и спички научится зажигать', возможно, стоило и попробовать. Яркая была личность, чего уж там, это я о преподавателе.
Но граммофонами в войне не победишь, и потому следовало отправляться в дорогу. Для начала я выбрал самую короткую — на юг, в морской порт Гроугент, куда всего три дня пути.
Покрытие гроугентского тракта, пожалуй, самое лучшее на семи трактах, имеющихся в Империи. Что и неудивительно: близость Гроугента к столице, его небольшая протяженность, ну и количество всевозможных грузов, доставляемых по нему в Дрондер, играло свою роль.
Правда, существует и еще одна дорога, водная — по реке Арне, чье русло проходило сквозь столицу Империи, и в чьем устье при впадении в Тускойский залив и расположен Гроугент.
К середине второго дня появилась возможность сократить время в пути сразу на несколько часов — свернуть с тракта и отправиться напрямик, через горы.
Дорога недоступная для повозок и, тем более, для карет, но вполне проходимая для всадников. О ее существовании я слышал и раньше, правда, ездить по ней не приходилось. На этот раз в моем окружении нашелся человек, которому спрямлять по ней путь приходилось не раз, так что решение я принял сразу — едем.
Дорога через перевал, большая похожая на тропу, действительно оказалась вполне проходимой. Разве что пару раз в особо опасных местах пришлось спешиваться и брать Ворона по уздцы. Наконец, преодолев неглубокую речушку и широкий, заросший яркой зеленью луг, дорога поползла вверх.
— Впереди перевал, — объявил наш Сусанин, — и с него открывается отличный вид на сам Гроугент и его гавань.
И на самом деле, вид с перевала открывался отличный. Проводник, едущий впереди, застыл, но не потому, что позволил себе полюбоваться распахнувшимся перед ним видом. Поравнявшись с ним, застыл и я, резко рванув повод Ворона на себя, заставив коня даже попятиться. И было с чего: в гавань Гроугента входили корабли, много кораблей и все они не были имперскими.
Заходившее светило било своими лучами прямо в глаза, так что пришлось надвинуть шляпу, прикрывая полами лицо, чтобы все разглядеть получше, но ничего не изменилось — флот явно не принадлежал Империи.
Но почему тогда молчат пушечные батареи на фортах? Их при входе в гавань Гроугента целых три: две на оконечностях мысов, и еще один посередине входа, на искусственном острове. Мы закончили строительство форта не так давно, еще и года не прошло, и кто бы только знал, сколько сил и средств на него было потрачено. Сначала пришлось возвести остров, благо хоть глубина там оказалась не слишком велика, а уж затем и сам форт.
