сегодня?
— Да, — ответил Алексей. — Это моя мама.
Все, кто был в кабинете председателя сельсовета, а народу набилось много, оживились, с особым интересом теперь рассматривали Алексея.
— О! — воскликнул Никитенко. — Так вы же, можно сказать, хозяин здешних мест.
Председатель бросил взгляд на часы, решительно поднялся:
— Граждане, уже заря утренняя кончилась, так мы и рабочий день сорвем. Вот какое есть предложение, если товарищ из области не возражает: сейчас всем за работу, а вечером, часов в десять, соберемся во Дворце культуры и попросим товарища Черкаса лекцию прочитать про те события.
— Я не готов к такой лекции, — растерялся Немного Алексей.
— Оно и лучше, — хитровато улыбнулся Никитенко. — Расскажете нам без подготовки. Своими словами. Наталка! — громко позвал Никитенко.
— Здесь я! — откликнулась девушка в цветастой косынке.
— Товарищ приехал не один, с ним девушка, так ты возьми над нею шефство, чтобы не заскучала. Твое звено сегодня на каких работах?
— Клубнику будем собирать.
— Вот и пусть с вами потрудится. А то она, наверное, ту ягоду только на базаре и видела, — добродушно улыбнулся Никитенко. — Что же, расстаемся до вечера.
Наталка забрала Геру с собой, чему Алексей был рад: он наметил встречу с участковым уполномоченным милиции, хотел побывать в райкоме партии, а до райцентра километров двадцать, наконец, ему просто хотелось походить по окрестностям села в одиночестве, чтобы никто и ничто не мешали еще раз мысленно побывать в прошлом.
Никитенко позаботился о том, чтобы в селе вывесили объявление:
«Сегодня в Доме культуры состоится лекция: «О трагедии нашего села в годы гитлеровской оккупации». Лектор — лейтенант государственной безопасности А. Черкас. Начало в 22. 00».
Алексей с изумлением прочитал это объявление на щите у Дома культуры. Впервые он прочитал о себе вот это — «лейтенант государственной безопасности» — и немножко встревожился: как отнесутся к его «самодеятельности» майор Устиян, генерал Туршатов? При утверждении плана командировки лекции не предполагались. Правда, Устиян оговорился: действуйте также по своему усмотрению, иные конкретные обстоятельства ни одним планом не предусмотришь.
Дом культуры, несмотря на позднее время, был переполнен. В селе в страдную пору привыкли поздно ложиться и рано подниматься. Никитенко пригласил Алексея на сцену, где стоял невысокий столик с микрофоном — очевидно, работники Дворца культуры регулярно смотрели популярные телепередачи и, по своим возможностям, кое-что заимствовали. На сцену поднялись Никитенко, Алексей и уже знакомый ему учитель, Николай Давыдович Бондарь. Как оказалось, учитель был прекрасным знатоком края и вместе со своими учениками создал в школе музей славы.
Алексей с уважением посмотрел на ордена и медали, которые по такому особому случаю были на пиджаке у председателя сельсовета.
— Дорогие односельчане, — открыл вечер Никитенко. — Хочу вас вот о чем спросить, — председатель сельсовета сделал паузу, словно задумался, о чем же таком важном хочет спросить своих дорогих односельчан. — Хочу вас спросить: как мы сейчас живем?
— Хорошо живем, Николаевич! — ответили ему из зала.
— Правильно! — подтвердил Никитенко. — Зажиточно, в достатке, без тревоги за день завтрашний… Правда, — вдруг проговорил он, — есть и такие у нас, что в город за укропом и луком зеленым ездят, но их единицы.
В зале весело смеялись: все, видно, поняли, кого имеет в виду Никитенко.
— В нашем селе сегодня сто двадцать три личных автомобиля марки «Москвич», «Нива» и «Жигули», почти в каждом доме стиральная машина, холодильник и телевизор. Всего же у нас сельсовет на семьсот двадцать пять дворов.
Никитенко снова замолчал, на этот раз надолго, и все в зале терпеливо ждали, когда он снова продолжит свое «вступительное слово».
— Но было такое лихое время, когда все наше село сожгли фашисты, всех людей они поубивали, и остались здесь только пепелища, над которыми кружило черное ненасытное воронье.
Алексей подивился про себя той мудрой простоте, с которой Никитенко обращался к своим односельчанам.
— Про то, что произошло в горькие дни оккупации, мы знаем не очень много. На памятнике выбиты навечно имена всех погибших.
Но наш святой долг знать и не забывать, как все это произошло, и детям своим рассказать про то, как умирали герои-мученики наши. У жизни есть своя мудрость: продолжает жить наше село, не смогли вырубить гитлеровцы и их пособники корень адабашевского племени. Кто воевал в партизанах, а здесь есть такие, помнят боевую партизанскую разведчицу Ганну Адабаш. Жива она, о чем сообщаю вам с радостью. И есть у нее сын — вот он, перед вами… — Никитенко указал на Алексея, — правда, фамилия у него другая, но из корня Адабашей этот росток.
В зале разразились аплодисменты. Алексей понимал, что еще не успел ничего такого сделать в своей жизни, чтобы аплодировали люди, — это они воздают должное памяти тех, кто честно жил и погиб на этой земле.
С чего же начать рассказ, так громко названный в объявлении «лекцией»?
Алексей увидел в зале Геру — она устроилась рядом с Наталкой и, судя по всему, вполне освоилась. Во всяком случае, девушки разговаривали о чем-то, как давние подруги. Джинсы с модными нашлепками и укороченную курточку немыслимо модного фасона, в которых приехала она в Адабаши, Гера сменила на простенький зеленоватый костюм из тех, в которых обычно работают бойцы студенческих строительных отрядов.
Гера ободряюще кивала Алексею, мол, не робей, здесь свои люди, они тебя поймут. И Алексей начал свой рассказ с оговорки: далеко не все еще сегодня известно о трагедии села Адабаши, ведь прошло больше сорока лет, а преступники, как известно, стараются замести следы. За несколько месяцев работы по расследованию этих давних событий он хорошо уже представлял, каким было село в первые дни войны, в то время, когда сюда ворвались гитлеровцы. Сразу же многие жители села ушли на войну и — так случилось — сложили свои головы на разных фронтах, защищая Родину. А те, кто оставался в селе, старые да малые, стали надежной опорой партизанских отрядов «За Родину», «Мститель» и других. Он назвал крупные операции отрядов и увидел, что люди слушают его с гордостью — вот какими были те, кто жил здесь до них! Поколебавшись недолго, Алексей рассказал и о своем дяде, Егоре Адабаше, о его завещании всем, кто останется в живых. Оговорившись, что сведения требуют еще проверки и уточнения, Алексей заговорил о массовом расстреле Адабашей, так как описал его полицейский — участник расправы.
Алексей изложил своим слушателям и скупые сведения, которыми располагал о нацисте Коршуне и его пособнике — Ангеле смерти.
После выступления Черкасу пришлось ответить на множество вопросов. Он видел, как велик интерес к той работе, которую вели он и его товарищи, — не праздное любопытство, а понимание ее необходимости продиктовало людям вопросы к нему. Прав, тысячу раз прав был майор Устиян, когда говорил, что они трудятся не ради мести, но во имя справедливости.
Потом микрофон взял учитель Николай Давыдович Бондарь.
— Мы в школьном музее славы собрали все, что могли разыскать о подвиге и гибели Адабашей, о наших незабвенных героях-односельчанах. Но мы даже не знаем, где они приняли смерть — сровняли фашисты это место с землей, а годы затянули рану. Товарищ Черкас еще утром в сельсовете упомянул, что расстреливали Адабашей у противотанкового рва, а всего было выкопано их три… Не осталось никого из тех, кто копал рвы. А вот кто закапывал, готовил поля после освобождения под зерно…
Алексей насторожился. То, что говорил Николай Давыдович, было так просто, что он даже удивился, как не пришли такие мысли ему, Алексею Черкасу.
