проклятый, заранее расписался в протоколе, будто все сделано.
— Вы что–то все тут торопитесь. Ты индекс снял с учета, этот дурак расписался…
— И не говори… — вздохнул Альбин вполне самокритично.
Спать хотелось неудержимо. И надоело все до чертиков.
— Давай, я сам… — Корнелий опять широко зевнул. — Покажи только, куда и как…
— «Как»! Ампулу–то, мерзавец, грохнул! Слышь, воняет!.. А ему, практиканту, лишь одну выдали, на раз. Это у штатных запас бывает, а не у салаг…
Альбин медленно распрямился и, поглядывая на шприц, старательно вытер пальцы грязным платком. Потом поднял практиканта, усадил на табурет, дал ему оплеуху и положил головой на столик.
— М–м… — сказал тот. — Не буду…
— Что ты не будешь, портянка? Зарезал без ножа… Видал гада? — Альбин опять с мольбой о сочувствии обратил взор к Корнелию.
— Видал… А мне–то что прикажешь делать? Имей в виду: вешаться я не буду… И в ваш электроящик прыгать живым тоже…
Мгновенный удар страха сорвал Корнелия с лежанки: мелькнула мысль, что Альбин вдруг нажмет кнопку — и под кушеткой разверзнется люк мгновенно действующего крематория.
Альбин не обратил на этот страх внимания. Сумрачно разъяснил:
— Теперь дело долгое… Если доложить все как есть — меня с работы коленом под зад и нащелкают на Машине столько шансиков, что вперед тебя отправлюсь в рай… Скажут: зачем индекс раньше срока снял, зачем практиканта брал на это дело?.. А если не докладывать, исполнителя не дадут… пока новый клиент не появится. А когда это будет? Может, завтра, а может, через год…
Сонливости у Корнелия как не бывало. Зато от ярости зазвенело в голове. Корнелий вспомнил все отборные ругательства, уложил их в обойму и выпалил в белесую рожу старшего инспектора. А после этого залпа проорал:
— О своей шкуре заботишься! А мне так и гнить здесь?! Делай свое дело, а издеваться не смей! Не имеете права!
Инспектор Альбин по–настоящему испугался:
— Ну, ты чего?.. Обожди орать–то. Тебе хуже, что ли? Куда торопишься? Живи…
— Это — жизнь?! — рявкнул Корнелий.
— А что?.. — Альбин виновато ухмыльнулся. — Ни забот, ни работ. Поят–кормят… Цвети, как георгин в палисаднике…
— Ты сейчас у меня расцветешь… — Корнелий прикинул, как удобнее вляпать по белесой морде.
— Ну–ну… — Альбин отступил. — Я при исполнении…
— Ага, я вижу… Исполняй дальше, а я, пожалуй, пойду домой, — вдруг устало решил Корнелий. — Я не виноват, что у вас тут шарашкина кухня…
— Иди, иди, — в тон ему отозвался Альбин. — А дальше что? Индекс твой аннулирован, сразу и загремишь, как уголовник. За побег… И в федеральную тюрьму. А там в течение суток…
— Испугал!
— Просто объясняю… Здесь ты можешь теперь неизвестно сколько тянуть, а на воле — сразу каюк.
— А на кой черт мне тянуть! Каждый день ждать, что приведешь нового «специалиста»?
Корнелий кричал, но в душе уже поднялась невольная, непослушная ему радость, что это отодвинулось на какой–то срок. Что еще не сейчас… Глупая была радость, животная. Дальнейшее бытие не несло с собой ничего, кроме уныния и страха. И все–таки…
Тем не менее Корнелий сказал:
— Я сразу увидел, что ты дебил. К этому тебя должность обязывает. Но не думал, что до такой степени…
— Хватит лаяться–то, — попросил инспектор Альбин. — Без того тошно. Шел бы ты, погулял… Я тут с этим кретином разберусь, а потом помозгуем, что делать…
Корнелий плюнул и вышел. Его сильно мутило — то ли от всего происшедшего, то ли просто от слабости и голода, ведь с позавчерашнего дня, кроме двух глотков компота, ничего во рту не было (если не считать «Изумруда»).
В камере он лицом вверх лег на койку и поплыл, поплыл…
И уснул.
Его разбудил Альбин. Сидел на краю постели, дергал за плечо.
— Что надо? — Корнелий проснулся сразу.
— Слышь, какое дело… Давай я пока приставлю тебя к ребятишкам. Тут, за стеной…
Голова была ясная, легкая. Корнелий вспомнил, что слышал не раз приглушенные ребячьи голоса. Только раньше это проскакивало мимо сознания. А теперь и фраза вспомнилась насчет обеда: «Возьмешь за стеной, у ребятишек…» Неужели сейчас есть детские тюрьмы?
Но эта мысль была не главной. Главная — вокруг «пока приставлю».
— Что значит «пока»? До той поры, когда с опытным доктором сговоришься?
Альбин отвел глаза.
— «Доктор» — это когда еще… А чего ты хотел? Все мы на этом свете пока…
— Да ты философ.
— Станешь тут…
— А за стеной что? Колония для несовершеннолетних?
— Опомнись! В наше–то время… Просто заведение такое, вроде как интернат. Маленький…
— А почему при вашей фирме?
— Дак безындексные же ребятишки–то. Они все по нашему ведомству проходят.
— Как это… безындексные? Разве сейчас бывают такие?
— А ты думал! Эх, вы… население. Живете на воле, а как в аквариуме, дальше своих стенок ни фига про жизнь не знаете.
— Ну так просвети. Хотя бы напоследок… — с ленивой язвительностью попросил Корнелий. — Откуда берутся безындексные младенцы в нашем стабильном и полностью благополучном обществе?
— Кабы оно полностью благополучным было, зачем корпус улан и наши заведения?.. А пацаны эти… Скажем, завела себе некая вольная девица случайное дитя, и что дальше? Думаешь, она сразу тащит его на регистрацию? Она, стерва, или прячет, или сплавить старается в казенный детприемник. Причем день рождения не всегда сообщает. А месяц прошел — и прививать индекс уже нельзя… А пока не снесли «Деревянный пояс», трущобы эти, сколько там безындексных ребятишек болталось! Прямо в семьях! Им, жулью да алкоголикам, до лампочки всякие правила индексикации. Вот и вылавливаем этих пацанов. В спецшколы…
— А зачем вылавливать–то? Какой от них вред?
— Святые Хранители! Ты совсем идиот? Они же не все время детишки! Потом–то большими делаются! Как с ними быть? Они же бесконтрольные, машинная юриспруденция на них не распространяется! По закону для безындексных нужен свой суд, свои органы надзора!.. А опасности от каждого, кто без индекса, в сто раз больше, чем от обычного человека. Это статистика. Они, как правило, уголовники. Вот и есть инструкция: всех безындексных ребятишек — в закрытые заведения, чтобы, значит, контроль с малолетства… Да у нас–то здесь школа крошечная, чуть больше десятка пацанят. Просто чтобы наша контора здесь совсем не закисла от безделья. И для отчетности — воспитательная работа, мол…
В этой длинной речи Альбина звучала какая–то виноватость. Но конечно, не оттого, что ребятишек держат при тюрьме, а оттого, что хочет он приставить к ним Корнелия. Видимо, был у Альбина здесь какой–то свой интерес. Но Корнелий подумал об этом вскользь. Мысли вертелись около слова «безында». Ни в детстве, ни в зрелые годы он ни разу не задумался об изначальном смысле этого ребячьего ругательства. Лишь сейчас дошло: «Безында — безындексный. Отверженный, чужой, вне закона…»
Он и сам сейчас был такой же. Даже хуже. Безынду не поймают с помощью локаторов. А биополе Корнелия Гласа еще посылало в пространство микроволны его индекса. Это был шифр мертвеца. Он стерт с магнитных карт во всех конторах, банках, казенных присутствиях. И, уловив излучение аннулированного
