Корнелий медленно осознавал, что случилось. Первая четкая мысль была: «Может, и Цезарь имел дело с шаровыми молниями?» Вторая: «Витька–то, бедняга, перепугался…»
— Ну и что! — бодро сказал ему Корнелий. — На кой шут мне индекс? Наоборот, спасибо. Тем более что все равно ухожу… Когда ты нас уведешь?
— На рассвете, — все еще виновато выдохнул Витька.
Корнелий опять сидел в комнате Мохова. Тот стоял у выключенной машины, смотрел мимо Корнелия и говорил негромко, но жестко:
— Нет и нет. Вы что предлагаете? Чтобы двенадцатилетний мальчишка, рискуя головой, сунулся в такую авантюру? Снимать индексы у тысяч людей… Я и так трясусь за него, когда он появляется здесь. Я тысячу раз запрещал ему это, а он…
— Да разве я говорю о вашем сыне? Я о том, что если существует способ, то в принципе возможен такой вариант, когда…
— Один случай — это еще не способ. Мало ли какие фокусы получаются у нынешних мальчишек! А вы хотите на этой основе изменить государственный строй целой Федерации.
— Святые Хранители! Этого хочет Петр и другие ваши друзья. Мне казалось, что и вы… А я высказался только теоретически.
— Петр — другое дело. Это его программа, его задача. А я изучаю проблемы Кристалла, вот и все… В конце концов, есть этическая и правовая сторона, я уже говорил. Какое право я и мой сын имеем вмешиваться в дела чужой страны? И чужого пространства к тому же…
«Однако вмешиваетесь», — подумал Корнелий.
Мохов угадал эту мысль.
— Я стараюсь никак не влиять на события. Помогаю Петру, да, но лишь постольку, поскольку он помог мне… Когда я впервые попал сюда, меня взяли как бродячего бича, узнали, кто я по профессии, и держали на положении арестанта в Институте многомерных полей при Управлении национальной обороны…
Разве есть такое?
— О боже! Кто из нас живет в этой стране?
— Странно. Армии нет, а управление…
— Армия нужна для войны с внешним противником. А нынешняя оборона — проблемы внутренней безопасности… Защита от… Хотя бы от таких, как вы… Кстати, вы представляете, что случится в стране, если исчезнут индексы? Ведь на основе всеобщей индексикации построено все руководство жизнью страны, планирование, государственный контроль, экономика, в конце концов. Хорошо или плохо, но это система. А без индексов будет полная анархия… Я не раз об этом говорил, споря с Петром…
— Для планирования и учета сгодились бы ветхозаветные браслеты. Так называемые магнитные паспорта. А что касается прав личности и этой идиотской электронносудейской системы…
— Ах, идиотской! — Мохов не скрыл сарказма. — Вы поняли ее несостоятельность, потому что оказались в таком положении. До того момента она вас вполне устраивала.
— Не отрицаю. Но уж поскольку оказался…
— Но вы — один из миллиона. А остальные жители этого благословенного мира вполне довольны своим существованием.
— Не все.
— Подавляющее большинство. И если вы начнете по своей воле лишать граждан Западной Федерации их возлюбленных индексов, не будет ли это насилием? И как тогда быть с теми же правами личности?
— Я никого не собираюсь лишать индексов. Во–первых, я не умею. Во–вторых, судя по всему, на рассвете меня здесь не будет.
— И слава богу, — вырвалось у Мохова. — Ох, извините… Я переволновался за этого сорванца. Я хотел сказать, что вам там будет хорошо. При ваших данных программиста и дизайнера…
— Компилятора…
— Ну, нс скромничайте… Вы сможете найти себе занятие прямо в обсерватории. А Мишенька Скицын станет наверняка вашим добрым приятелем. Вы схожи с ним по своему экстремизму.
— Это я–то экстремист? Перепуганный кролик…
— По–моему, вы просто не знаете себя до конца…
— Да… Ну… может быть. Тогда позвольте дерзкий вопрос, простительный именно экстремисту… Почему вы, Михаил Алексеевич Мохов, не живете там, вместе с сыном, а обитаете здесь?
Мохов как–то обмяк, поцарапал щетинистый подбородок.
— Это не секрет, — сказал сУн неохотно. — Однако долго объяснять. Комплекс причин. Например, большие нелады с коллегами по изучению Кристалла… Если интересно, Скицын вас просветит… Кроме того, здесь идеальные условия для проверки ряда моих гипотез. Кир приютил меня. Таверна, как и храм, стоит на меридиане…
— А опасность? Уланы?
— Таверна экранирована… Это трудно объяснить, но уланы обходят ее. К тому же хозяин считается их старым и опытным осведомителем. А данные для информации сочиняет вот эта машина.
— Извините, если я обидел вас вопросом.
— Да что вы! Идите–ка спать… господин Корнелий. Вставать придется до свету.
Поднялись, когда за окнами еле брезжило. Но ребятишки выспались и держались бодро. Анда каждому дала по вчерашней лепешке и кружке молока.
Мохов тоже уже не спал. Корнелий зашел к нему. Попрощались они сдержанно, почти без слов. Осталась между ними неловкая недоговоренность. «Впрочем, не все ли равно теперь?» — подумал Корнелий.
Когда он уходил, в комнату к отцу скользнул озабоченный Витька.
Скоро все, кроме Мохова и Анды, собрались в комнате с очагом (теперь не горевшим). Витька пришел последним. Он был по–прежнему озабочен или даже опечален. Однако увидел, что на него смотрят, и сделал веселое лицо.
— Кир! А где мое колесо?
— Спрятал. Скоро поезд, идти надо, зачем тебе колесо?
— Мне ни за чем. Я же говорил, прибей его на стену.
— Ва! Прибей! Уланы увидят в окошко, тогда что? Никакие экраны не помогут.
— Ну уж, не помогут, — мрачнея, буркнул Витька. — Ладно, сбереги тогда для меня. Пригодится…
— Ты когда опять приедешь?
— Скоро школа, трудно будет. И папа говорит: не ходи. Но приду…
— Папа правильно говорит, — вздохнул Кир. — Вечно голову суешь, куда не надо…
— А ты уговори его, чтобы вернулся, — тихо попросил Витька.
— Ва… Ты не можешь, а я как уговорю?
— Вот видишь… — все так же тихо отозвался Витька. — А мне все твердят: «Не ходи, не ходи…» Ладно, пора…
Вдоль насыпи стояли мокрые от ночного дождя сорняки. У Корнелия намокли до колен брюки. Ребята тихонько ойкали. Наконец остановились. В синеватом рассветном воздухе насыпь казалась крепостным валом. Пахло сырым железом и горькими листьями. Было тревожно, словно сейчас этот вал придется брать приступом. Вот–вот заиграет горнист, проснутся в крепости вражеские солдаты…
Кажется, в самом деле где–то пропел рожок. И стал нарастать глухой гул.
— Состав, — сказал вполголоса Витька. — Сейчас подойдет… Кир, а где Анда?
— Анда пошла в Козью слободку, дело с Яковом…
Где Козья слободка, Корнелий не знал, и кто такой Яков, и что за дело к нему у Анды, сейчас не имело никакого значения. Но ему было грустно и даже обидно, что Анды нет здесь…
Товарный состав медленно и с лязгом надвигался. На фоне мутного неба пошли силуэты вагонов и цистерн. Потом потянулись открытые платформы.
Среди ребят возникло беспокойное движение.
