веселеющих глаз от Корнелия, быстро отбежал.
— Что такое? — уже резче спросил сержант.
— Молчать. Пять шагов вперед по прямой. — Корнелий слегка надавил пистолетом.
Сержант, как на строевой подготовке, твердо и широко шагнул пять раз. Сердито поинтересовался:
— Теперь могу я оглянуться?
— Можете… Ва! Да это штатт–капрал Дуго Лобман! Виноват, сержант. С повышением вас… Очевидно, за доблестные схватки с детьми?
— Что вам нужно? Я вас не знаю, — набыченно и без боязни сказал Дуго Лобман. — Вы рехнулись? Нападение на улана, занятого особой службой… Вы хоть соображаете? Дайте сюда пистолеты.
— Стоять… — Корнелий качнул стволами. — Особая служба — это охота за детишками?
— Вас не касается!.. А, я вас вспомнил! Вы один из тех хлюпиков на сборах! Га–аспада интеллигенты… Корнелий Глас! Верно? Я сейчас уточню ваш индекс…
— Стоять!
— Не вякайте… — Дуго был явно не трус. — И не махайте оружием. Вы и в мишень–то не могли попасть, а в человека… Чтобы выстрелить в живого человека, нужно иметь твердость, а не интеллигентскую жижицу… Выстрелите, да еще, не дай бог, попадете — и будете всю жизнь терзаться угрызениями… — С этими словами Дуго направил на Корнелия висевший на поясе уловитель индексов.
Цезарь вдруг метнулся, встал рядом с Корнелием, выбросил вперед изогнутую ладонь со сжатыми пальцами, словно хотел защитить Корнелия от прибора.
Лицо у Дуго стало озабоченным.
Не действует? — участливо спросил Корнелий.
— Черт!.. Где я его грохнул?.. А вы не радуйтесь, я уточню ваш индекс по спискам в штабе… господин Корнелий Глас… из Руты, кажется?
— Именно кажется. Уловитель ваш в порядке, а я не Корнелий Глас из Руты. Глас казнен. А я человек без индекса по имени Петр Ксото. — Это он сказал неожиданно для себя. И мгновенно вспомнил желтые пальцы Петра на пистолете.
— Не валяйте дурака! Отдайте пистолеты — и руки на затылок!.. Или стреляй, черт возьми, скотина!.. — Лицо Дуго искривилось, как резиновая маска.
— Ни то ни другое, сержант. Пистолеты вы не полу чите, пойдете сейчас прочь… Не советую рассказывать про меня. Лучше сообщите командиру, что потеряли оружие при пьянке. Это принесет вам крупные неприятности, но меньше, чем если узнают правду: сдать пистолет при выполнении задания… Тогда шансов меньше половины, а?
— А у тебя какие шансы? И зачем тебе мальчишка? Или ты… — Он вдруг заухмылялся, и Корнелий резко двинул вниз предохранитель С 2.
— Марш вдоль улицы — и не оглядываться! Или я стреляю на счете «три». Можете думать, что это от интеллигентской нервности… Корнелия вдруг мелко затрясло. — Пистолет с глушителем, никто не услышит… Ну… Раз…
Дуго, нагнувшись, посмотрел ему в лицо, повернулся и тяжело пошел по плитам.
Корнелий сунул в карман уланский «дум–дум», свободной рукой взял Цезаря за плечо, потянул его в тень. Оттуда в заросший садовыми джунглями переулок — проход между заборами. Потом под откос, к дощатому, совсем деревенскому мосту через ручей… Оказалось вдруг, что уже не он ведет Цезаря, а Цезарь тащит его за руку по темной, непробиваемой для солнца аллее.
— Скорей… Тут близко дорога, по ней ходят частные таксокары.
— У меня нет денег, — выдохнул Корнелий.
Цезарь на бегу выдернул из кармана на трусиках желтую бумажку.
— У меня есть десять марок… Спрячьте пистолет…
…Похожий на громадную божью коровку «пилигрим» послушно остановился у травянистой обочины. Цезарь влез в машину первым, весело сказал таксисту:
— Нам на перешеек, Артиллерийская улица… — Повернулся к Корнелию: — Дядя Петр, мы заедем за моими удочками, а потом, как договорились, на вокзал… Ох, да не бойся ты, пожалуйста, мы успеем… — Резвый, слегка избалованный мальчик, собравшийся, видимо, со своим пожилым неряшливым дядюшкой за город…
Через полчаса они шагали по перешейку, соединявшему город с широким скалистым мысом. На мысу был неухоженный и нелюбимый горожанами парк. На перешейке росли сосны, душно пахло разогретой смолой. Пистолеты оттягивали карманы, царапали сквозь подкладку ноги. Корнелий взмок от духоты. Но послушно и молча шел за Цезарем.
Цезарь заговорил первым:
— А где ребята?
— Наверно, уже там. — Корнелий сам удивился сухости своего тона.
— А вы?
— Что я?
— Не ушли с ними?
— Как видишь…
— Почему? — Глаза у него были зеленые, скулы не по–детски заостренные, рот после каждого слова сжимался твердо.
Можно было ответить: «Я обещал увести на Луга всех ребят, а увел не всех, ты остался…» Можно было проще: «А кто тебя, дурака, выцарапал бы из лап Дуго Л обмана?»
Корнелий сказал с досадой:
— А чего мне там… Ты вот тоже не пошел.
— Сравнили… — дернул плечом Цезарь. И вдруг словно опомнился, глянул, как обычный провинившийся мальчишка. Сказал тихо и торопливо: — Извините меня, пожалуйста…
— Пожалуйста, — усмехнулся Корнелий, моментально оттаивая.
Они встретились глазами. И Корнелий опять поймал себя на желании провести ладонью по щетинистому шару прически Цезаря. И на уверенности, что Цезарь тогда улыбнется и станет славным, добрым мальчуганом… Но не решился, только рукой качнул. А Цезарь, потупясь, проговорил:
— Если бы не вы, сержант скрутил бы меня…
— Видимо, за тобой следили…
— Видимо… Я вчера пробрался домой, там никого. Бим наглухо отключен. Включил — а он меня даже не узнал… Позвонил папиным друзьям, они говорят: «Кажется, папа и мама уехали в столицу, хлопотать за тебя». А еще говорят: «Вернись в школу…» Но я остался, переночевал…
— Может быть, эти.,, знакомые т?ои и сообщили уланам, что ты дома?
— Не хотелось бы так думать, — очень серьезно отозвался Цезарь. — Скорее, уланы догадались сами, это нетрудно… Не надо было оставаться на ночь, но я все ждал: вдруг мама и папа вернутся?..
— А потом?
— Утром решил ехать в столицу, искать их…
Жалость резанула Корнелия: совсем малыш.
— Один? Почти раздетый, с десятью марками?
— Я больше не нашел дома денег. Думал, проскользну без билета. А вещи в дорогу я взял… Не считайте, что я такой уж глупый… Сложил в туристский ранец, перекинул через забор в переулок, а сам вышел через калитку. Хотел сперва осмотреться, а потом подобрать…
— Значит, боялся, что следят?
— Конечно…
— Боялся, а топал посреди улицы, — с мягким упреком сказал Корнелий.
Цезарь честно шмыгнул носом:
— Когда прячешься, еще страшнее…
— Пропал твой багаж. Теперь туда возвращаться нельзя.
— Разумеется… Разве что ночью.
