химзавод выходят, а снизу машины — жжух! жжух! (правда, это как музыка). Летом иной раз просыпаешься от запаха серы или хлорки — а нечего с открытыми окнами спать! Город был построен во имя и в честь химзавода, и всякий, кто сюда ехал, знал, что селиться надо с подветренной стороны. Либо не селиться вообще. Либо помалкивать.
Как-то разом все опостылело: работа, к живописи отношения не имеющая, подъезд родительского дома, остановка автобуса, идущего до Чебоксар, магазин на углу улицы, хамство отца, лужа разливанная возле аптеки, мамино нытье про осеменителя на ишаке и еще — ощущение одиночества, постоянных потерь. Вернее, настоящая потеря была одна — Вадим. Но страшно на всю жизнь стало.
— Воробушек, ну захотелось мне уехать. Твоя мама перебралась в Париж из Сарагосы, некоторые из Казахстана удрали (Корто расселся как барин и делает вид, что не слушает), а сколько в России тех, что в Москву подались! Почему мне-то нельзя?
Воробушек покосился на Марину.
— Кажется, я… — оглянулся: Денис, как сказать по-английски:
— Воробей говорит, что наступил тебе на мозоль.
Корто ведет себя с напускной небрежностью. Ей это даже нравится. Но и неловко. Воробушек, наверно, думает — попал, пять суток в обществе нахала.
— Скажи ему, нет у меня никаких мозолей. Просто я не хочу туда возвращаться.
67
Воробушек направил колеса в Дордонь — там в деревушке ждала ночевка.
— Я же каменщик, вот и построил себе дом.
Гнездо было свито Воробушком собственнокрыльно — строителей он прогнал в шею: оказались пройдохами.
— У вас такое бывает?
Воробушек взъерошился:
— Я на них в суд подал!
За три года строительства Альберто полюбил мирную провинциальную жизнь, хоть и скучал. Походы в суд между замешиванием бетона и приумножением мировых запасов стружки были даже похожи на культурную программу.
В новоиспеченном доме Воробушек не задержался: полетел в Париж. Оставалось найти невесту с «рибионком», сдать квартиру и счастливо зажить «на земле». Здесь, на окраине деревушки Сен-Фуа-де- Лонга, можно с Жилем Мартеном трюфели искать, а еще завести голубятню, дело веселое.
— Воробушек! Ты же в Новочебоксарск порывался!
— Нет… Катья сюда приедет… Увидишь, это рай… Я просто так сказал про Новабаркаск.
Всю дорогу — нет да и спросит про Катю. Огорчился, что у Марины нет фотографии.
Корто, конечно, смолчать не мог:
— Альберто, ты в курсе, сколько во Франции развод стоит?
— Да, но я не хочу…
— Она, глядишь, у тебя еще полдома оттяпает.
— Так я ж… контракт заключу…
— Ты русских не знаешь… любой контракт обойдут.
Воробушек пугается. Денис хохочет:
— Ладно, ладно, хорошего адвоката наймешь!
Воробушек бросает отчаянный взгляд на Марину, но тут выплывает указатель на Бордо. Денис оживляется:
— Надо к черепашникам на обратном пути заглянуть. Альберто, я там три года в лаборатории оттрубил…
Бордо так Бордо. Воробушку на работу не спешить: он на бирже труда время от времени отмечается, и дело с концом. Каменщиком вкалывать неохота, лучше уж скромнехонько жить на доходы от сдачи загородной резиденции.
Жильцы хорошие, вот на праздники уехали и разрешили хозяину переночевать.
Дом с круглой башенкой на въезде в деревню. Следом — другая башенка, квадратная. Альберто ловит Маринин взгляд:
— Это голубятни.
С заднего сиденья — ехидный голос:
— Они тут не только лягушек, они еще и голубей жрут.
Марина оглядывается:
— Корто, при Воробушке мы не говорим по-русски.
— Я стих придумал: «Воробей жрет голубей».
Марина поворачивается к Альберто:
— Это правда, что вы голубей едите?
— Конечно. А вы разве нет?
Сзади — голос (уже по-английски):
— Голуби — отрава. У них нет желчного пузыря, и весь
Альберто кивает:
— Но вкусно… И у них помет ценный.
Денис фыркает.
— Я правду говорю! — обижается Альберто. — Это удобрение для виноградников! Неплохой источник дохода… Его даже в брачный контракт вписывали. — И Марине: — Знаешь, что в Средние века во Франции только феодалам позволялось строить голубятни?
— Нет.
— А после революции разрешили всем, и на голубей началась повальная мода.
На седьмом часу езды Корто перестал делать вид, что любуется пейзажами на трассе.
— Ага, а потом явились немцы и запретили грязную птицу. Французы прятали голубей и тряслись: курлыкнет какой идиот не вовремя или нет…
— Воробушек, это правда?
— Не знаю… Но на голубятню могу вас сводить.
Денис демонстративно кашляет, закатывает глаза.
— Ой, нет! Это без меня. Удобрения для виноградников слишком сладко благоухают.
Альберто с Мариной переглядываются. «Я предупреждала, что он ерепенистый. Но хороший». — «Да уж. Молчу».
«Пежо» выезжает к двухэтажному каменному дому с фасадом, увитым лысыми стеблями: летом тут и правда зеленый раек. Из соседней калитки выходит невысокая женщина, Альберто высовывается в окно, выпаливает:
— Мадам Мартен! Здрасьте! Как вы? Можно к вам через полчасика? — и подняв стекло: — Там кормят.
Машина тормозит, распахиваются дверцы. На улице градусов четырнадцать (конец декабря!)… Марина хлопает в ладоши, взбегает на крыльцо:
— Какой чудный дом!
Будет время, когда другая взбежит по ступенькам… Альберто улыбается, достает ключи из-под лестницы:
— Ну что, пьем кофе и идем знакомиться со свиньей?
Денис кивает на дом напротив:
— Ты про соседку?
К счастью, возле калитки уже никого нет.
