52
— Слышали, Фреша из Соцпартии исключают за расизм. Он сказал, что у нас в сборной по футболу слишком много черных.
Марине слышны разговоры, ведущиеся в гостиной. Алекс явился — она от ужина отказалась и поздороваться не вышла. А чего с ним здороваться? Ноэль признался, Алекс спрашивал, весь такой в сомнениях: «А ты уверен, что Марина тебя любит?» Иными словами, она нацелилась сидеть у его кузена на шее. Можно подумать, Ноэль особо тратится. Кормят ее здесь, это да, но ведь деньги брать не хотят. И что она, за еду тут торчит? Или Алекс ее за Аннагуль-2 держит?
В тот день все и началось. Ноэль посмеивался: «Может, Алекс и прав, брак тебе нужен, чтобы закрепить за собой платежеспособного самца…» Вот за что он ей делает больно?
— Слушай, платежеспособный самец, ты выдаешь прогнозы, из которых следует, что к сорока годам я вдовой останусь, причем бездетной. Это в том случае, если меня не выпрут из Франции. Впрочем, выпрут, с твоего молчаливого согласия. Если это шутка была про самца, то очень неудачная.
— Как ты заговорила…
Встал, пошел наверх.
53
Это длилось. Перетекало из вечера в вечер. Как эхо того разговора, как маленькие эхи.
— Отношения должны быть лишены малейших обязательств. Мне надо, чтобы ты была рядом просто так!
— Ноэль! У меня нет французского паспорта! Я не могу просто так!
— Ага! Вот ты и проговорилась! Значит, у тебя интерес есть!
— Мне вид на жительство нужен, чтобы быть с тобой!
— Простите, вы сделали заказ?
— Еще пару минут… Париж тебе, Марина, нужен, а не я.
Кончается слезами, за столиком.
Или:
— А зачем тебе ребенок, Марина?
— Он меня не оставит, в отличие от… самца.
— Ах вот как. Тебе костыль нужен. Только при чем тут я?
— Ноэль! Я хотела ребенка, похожего на тебя! Нашего ребенка!
— Ты только что объяснила, зачем он тебе. У нас и вправду разные ценности.
Кончается слезами.
Или такое:
— Я думала, ты обрадуешься моему разрыву с Денисом.
— Марина, тебе не приходило в голову, что мы едва были знакомы, а ты уже въехала в мою жизнь на танке? Не спросив, готов ли я жить с кем бы то ни было под одной крышей.
— Да кто знал, что ты не готов! Знаешь, что Денис сказал, когда я уходила?
— Меня это несильно интересует.
— «Никто не отказывается от солнца».
— Марина, солнце, желание жить вместе приходит естественно, а не так: вот она я, вся такая влюбленная и беспомощная, бери! Оно складывается из мелочей, которые потихоньку входят в сердце и остаются там!
— То-о-о-онио!!!
— Ноэль, я больше не могу здесь. Я хочу тишины!
— Сто раз я тебе говорил, что надо снять квартиру!
— Делай что хочешь, только забери меня отсюда!
Накатило в который раз: нет сил — здесь. Нельзя, никогда нельзя жить в чужом доме! От «Тоооонио!!!» взрывается мозг, осьминогов жевать осточертело, поздно не придешь, долго по телефону не поговоришь, перчатки на стуле не оставишь, пылесос стал личным врагом. А еще — алексы ходят, да и вся жизнь на виду, как на ладони твоя жизнь. На ладони у Ноэлевой матери, которая называет себя твоей подругой, и в этом есть что-то нечестное.
Все осталось: отец Ноэля, целующий мадам Дель Анна в висок, и ее восхищенный взгляд ему вслед, и сожаление, что у тебя в доме такого никогда не было, отец называет мать придурком.
И в то же время — будто ты о чем-то догадываешься, ты только нащупываешь эту правду: отец Ноэля-то сожрал жизнь своей жены, сделал детей, посадил ее дома, а она ведь учиться хотела, и работу ей предлагали переводчиком с итальянского на французский в Европарламенте, сессиями. Отказалась — муж вечером придет домой, а ее нет, она в Брюсселе, переводит. Да он вмиг разведется! И дети. Детей няне не отдашь, испортит. И она осталась тут, затворница добровольная, растила двоих, мальчика и девочку, все развлечения — с подругой Франческой посудачить да с сестрой Сесилией. А еще она в двадцать пять лет сделала операцию, чтоб не беременеть: хватит и этих, не предохраняться же теперь полжизни. Муж от этого выиграл, а она? Если с ним не сложилось бы, другому-то она родить не смогла б. У всякой идиллии своя подноготная. Один душит, другой благодарно хрипит — вот это она и есть, идиллия.
54
Марина перебегает улицу: пока Ноэль развернется, могут место перехватить. Горбатый «ситроен» тормозит, Марина разводит руками: опоздал, старичок.
Ноэль захлопывает дверцу.
— Как говорят, если нашел свободное место, тебе сегодня изменят.
— Эти ваши французские приметы что-то не сбываются.
— Сбудутся когда-нибудь…
Они идут по улице Pierre Charron, сейчас слева окажется обувной бутик, Ноэль прилипнет к стеклу, рассматривая дорогие ботинки. Как обычно. Потом — «Лядюрэ», мороженое в высоких фужерах, разговоры об одном и том же.
— Мне тут позвонил Кристоф, бывший клиент. Такая… помесь твоего мужа с твоей подругой Аней. Как она, умеет близко быть, но дистанцию держит вроде Дениса. Я рассказал ему про тебя, он готов встретиться. Мой ровесник.
— Ну… можно.
— У него двадцатилетняя подружка, но жена смотрит на это сквозь пальцы.
— Встречаемся с подружкой или с женой?
— Ты не поняла. Это тот мужчина, что тебе нужен.
Да. Вот и такое услышала. Сжала губы.
— Да никуда я не денусь, что ты пугаешься. Но тебе же иного в постели надо. Думаешь, не понимаю?
Отвернулась. Ноэль обнял за плечи, стиснул. Шли по Елисейским. Это сбивало с толку: его обычный мягкий взгляд. Как будто он и вправду желал добра.
— А тебе, выходит, все равно?
— Мне не все равно. Но что такое любовь? Когда интересы другого важнее своих. У людей любовь проявляется в эгоистическом «не трогайте мое». А я даю тебе свободу. И пытаюсь дать радость.
— Радостью для меня было бы «я тебя никому не отдам».
