Когда я пришел, призываясь, в казарму,Товарищ на белой стене показалКрасное знамя от командарма,Которое бросилось бронзой в глаза.Простреленный стяг из багрового шелкаНам веет степными ветрами в лицо…Мы им покрывали в тоске, замолкнув,Упавших на острые камни бойцов…Бывало, быть может, с древка он снимался,И прятал боец у себя на грудиГорячий штандарт… Но опять он взвивалсяНад шедшею цепью в штыки впереди!И он, как костер, согревает рабочих,Как было в повторности спасских атак…О дни штурмовые, студеные ночи,Когда замерзает дыханье у рта!И он зашумит!.. Зашумит — разовьетсяНад самым последним из наших боев!Он заревом над землей разольетсяОн — жизнь, и родная земля, и любовь!1939
«Самое страшное в мире…»
Самое страшное в мире —Это быть успокоенным.Славлю Котовского разум,Который за час перед казньюТело свое граненоеЯпонской гимнастикой мучил.Самое страшное в мире —Это быть успокоенным.Славлю мальчишек смелых,Которые в чужом городеПишут поэмы под утро.Запивая водой ломозубой,Закусывая синим дымом.Самое страшное в мире —Это быть успокоенным.Славлю солдат революцииМечтающих над строфою,Распиливающих деревья,Падающих на пулемет!Октябрь 1939
О ВОЙНЕ
Н. Турочкину
В небо вкололась черная заросль,Вспорола белой жести бока:Небо лилось и не выливалось,Как банка сгущенного молока.А под белым небом, под белым снегом,Под черной землей, в саперной норе,Где пахнет мраком, железом и хлебом.Люди в пятнах фонарей.Они не святые, если безбожники,Когда в цепи перед дотом лежат,Воронка неба без бога порожняяВмораживается им во взгляд.Граната шалая и пуля шальная.И когда прижимаешься, «мимо» моля.Нас отталкивает, в огонь посылая,Наша черная, как хлеб, земля.
