сентября стала носить громкое и маловразумительное название «Народная газета Московского региона», опубликовали опус. Суть его: дикий афганский генерал прибыл, грозился всех перестрелять, при этом кричал, что он-де, генерал, «в рот Одессу брал, камни грыз, кровь мешками проливал», а они, Бойко с Карасевым, два мужественных мента, героически возражали, причитая при этом: «Генерал, вы за кого? Вы за Ельцина? Вы с народом? Вы за демократию?» Непонятным в этом опусе осталось одно и, на мой взгляд, главное: события эти происходили 19 августа, а опус появился 17 сентября. Опытный служака, полковник милиции Бойко, услышав такие вопиющие угрозы, просто обязан был сначала устно, а потом письменно рапортом доложить непосредственному начальству. Но ни своему непосредственному начальнику Александру Васильевичу Коржакову, ни прямому начальнику на тот период Виктору Павловичу Баранникову ни устно, ни письменно Иван Яковлевич ничего не докладывал. Ларчик открывался просто: какой-то кооператив выделил 1 миллион 200 тысяч рублей для премирования наиболее отличившихся милиционеров. Бойко с Карасевым подсуетились, месяц сочиняли, тиснули матерьялец в «Народную газету» (ни одна другая этот бред печатать не стала бы) и предъявили кооперативу вексель к оплате. У меня есть все основания так полагать, потому что все серьезные оперативные работники, которые со мной на тот период разбирались, прочитав этот материал, от души хохотали.
Весь этот легкий шум продолжался примерно до конца сентября, потом постепенно сошел на нет. Еще какое-то время ко мне под видом корреспондентов, представителей различных политических партий и движений, общественных организаций набегали непонятно чьи шпионы, задавали ряд вопросов на предмет определения демократичности моего внутреннего состояния и огорченно улетали в улей с докладом: «Нет! Не то!»
Ставший к тому времени первым заместителем министра обороны СССР, генерал-полковником командующий ВДВ генерал Грачев два или три раза при случае солидно и коротко помянул мою позитивную роль во «второй русской революции», и все окончательно стихло. Оно и к лучшему. Пожалуй, самым существенным, что сделал генерал Грачев, будучи командующим ВДВ, помимо участия в революционной деятельности, было четкое разграничение обязанностей между заместителями. Впервые в истории воздушно-десантных войск все было разложено по полочкам. Тринадцатый пункт моих обязанностей был предельно краток и гласил: «Выполнять другие поручения командующего ВДВ».
Все. Точка.
Грачев ушел, командующим стал Евгений Николаевич Подколзин, а обязанности остались. И 13-й пункт вдруг вышел на первое место. Для начала я стал членом государственной комиссии по реформированию политорганов. Возглавлял комиссию генерал-полковник Э. А. Воробьев, бывший на тот период начальником Главного управления боевой подготовки Сухопутных войск. Остальные генералы и офицеры, собранные в комиссию от других видов и родов войск, были тоже преимущественно представителями соответствующих управлений боевой подготовки.
Кому пришла в голову мысль заставить боевиков реформировать политработников?.. Наверное, исходили из того, что раньше у нас были отличники боевой и политической подготовки. Вот и решили: пускай одна половина «отличников» долбит другую.
Первое заседание у нас было очень короткое, организационное. Ознаменовалось оно скандалом, когда звезда первой величины военно-демократического небосклона, юный полковник Лопатин, попавший в полковники прямо из майоров (почти как Юрий Алексеевич Гагарин!), изгонял с собрания угрюмого слугу тоталитарного режима первого заместителя министра обороны СССР генерала армии К. А. Кочетова.
Второе заседание началось более конструктивно. Мы, как примерные школьники, расселись за столами, генерал-полковник Воробьев начал было с трибуны доводить до нас разные реформаторские варианты. Сбоку в кресле, в весьма вольной позе, сидела какая-то фигура в пиджаке. В начале заседания сзади кто-то хмыкнул: «Политкомиссар, видать!» Как выяснилось чуть позже, фамилия «комиссара» была Дубровский, он был полковник, преподаватель военно-инженерной академии. Не успел генерал-полковник Воробьев ничего еще толком сказать, как полковник Дубровский, не вставая с места, небрежно заявил, что все это чушь, надо собрать сюда, в Москву, политработников всея Руси и пропустить через мандатную комиссию. Генерал-полковник Воробьев, отчасти от того, что не привык к такому хамству, отчасти потому, что был свидетелем, как совсем юный сокол-полковник отважно пикировал на генерала армии, несколько растерялся. Остальные возмутились. Я заявил, что офицеров-политработников почти 98 тысяч. Переброска, размещение, питание такого количества офицеров — вещь немыслимая. Да и о чем можно разбираться с замполитами рот и батальонов, коих, как ни крути, большинство? И предложил нашей комиссии разобраться с Главным политическим управлением и руководством политорганов округов и армий, а остальных поручить аттестационным комиссиям округов. Возникла всеобщая перепалка. Участники разошлись взъерошенные.
На третье заседание я не попал. Когда позвонил секретарю комиссии, тот вполголоса сказал, что дальнейшее мое участие в работе комиссии не рекомендовано. Кем не рекомендовано, когда не рекомендовано, я уточнять не стал. Только еще больше стал любить демократию. Это была истинная демократия по-армейски. Тебя посылают на хрен, а ты поворачиваешься и идешь… куда хочешь!..
Изгнанием из этой многомудрой комиссии я не огорчился, но 13-й пункт продолжал действовать, и мне тут же нашлась другая, аналогичная работа дипломатического характера. Бывшие союзные республики одна за другой объявляли о своем суверенитете. Борис Николаевич Ельцин сказал «Берите суверенитета сколько хотите!» И они брали не стесняясь. При этом в качестве неотъемлемого атрибута суверенитета каждая союзная республика прихватывала и находящийся на ее территории кусок Советской армии. Хватали все подряд: надо — не надо, потом разберемся. Посыпались все десятилетиями отлаживаемые системы. Надо было что-то делать. Надо было придавать этому безобразно стихийному процессу цивилизованный характер. Была срочно создана группа для ведения переговоров, которую возглавил заместитель министра обороны СССР генерал-полковник Б. Е. Пьянков. В нее вошли представители всех видов и родов вооруженных сил. От ВДВ — я.
Как «дипломат» я побывал на переговорах, и не по одному разу: в Киеве, Вильнюсе, Минске, Кишиневе. Тональность переговоров была нервная. В разных республиках шли они совершенно по-разному. Самыми цивилизованными людьми показали себя белорусы. Это, пожалуй, единственная республика, где логика, доказательность, здравый смысл, целесообразность имели вес. Переговоры проходили в абсолютно корректной атмосфере. На втором месте (близко к белорусам, но с нюансами) литовцы. На третьей позиции — украинцы. Здесь бросалось в глаза одно обстоятельство. На перерыве все друг другу — друзья и братья, шутки, смех, и покурили все вместе, и поплевали. Как только сели снова за стол переговоров и нацепили официальные маски под бдительным оком демополиткомиссаров — все, табачок врозь. Изнурительная, мелочная, порой сварливая торговля, не всегда корректная. А на перерыве опять: шутки, смех. Но самый дикий дипломат, с которым я имел дело, — это министр обороны Республики Молдавия дивизионный генерал Косташ. Когда из десяти слов минимум семь — матерные, это уже не переговоры. Это уже как-то по-другому называется. Речь шла о 300-м парашютно-десантном полке, который дислоцировался в Кишиневе и которым командовал мой родной брат, полковник Алексей Иванович Лебедь.
— Я забираю полк, — кипятился Косташ.
— Ну как ты его забираешь, когда 96 процентов полка не желают быть забранными?
— Он на нашей территории, значит, он наш! Мы поставим у всех ворот бетонные блоки.
— Оттого, что вы его завалите блоками, он вашим не станет.
— Мы его захватим!
— Но это же полк, пойми! Полк. Получится, как в русской побасенке: «Медведя поймал» — «Ну веди сюда» — «Не идет!» — «Ну сам иди сюда!» — «Не пускает!»
Здесь относительно литературная часть переговоров заканчивалась и высокие договаривающиеся стороны переходили «на изысканный штиль». В общем, послал Бог поросенка, да простит мне последний такое сравнение. Генерал Косташ — маленький, дерганый, националистически настроенный. Прежде чем стать министром обороны, был начальником ДОСААФ в Тирасполе. Взлетел, как кот на забор, на должность, к исполнению которой он был не готов во всех отношениях. Косташ являл собой лягушку, пытавшуюся раздуться до размеров вола. Все свои недостатки — образования, воспитания — он стремился компенсировать голосом и революционной напористостью. Не зря издавна замечено, что все люди маленького роста в большинстве своем народ дерьмовый по одной простой причине: голова находится близко к заднице.
