Перышки — почистить. Ждать! Задача будет поставлена позже!
— Позже? Что значит позже? Чего я тогда впереди собственного визга летел!..
— Капитан! Что ты пылишь? Сказано отдыхать — иди и отдыхай. Бороду сбрей. Был бы начальник штаба, он бы тебя уже отчистил по первое число. Иди, капитан, отдыхай и жди.
Полковник с удовольствием до хруста в костях потянулся и со вкусом зевнул. Я вышел. Команда-то в общем приятная — отдыхать, правда, и ждать, но первое — отдыхать. Но все равно меня душила какая-то горькая злоба. Вспомнил, как постыдно и поспешно я ссыпался вниз по ущелью, и разозлился еще больше. Тут еще родной батальон под прикрытием армейской мощи расслабился. Беспробудным, тяжелым сном спали все без исключения, в том числе и часовые.
Я поднял начальника штаба батальона и предельно жестко и резко высказал ему все, что я думаю по поводу службы войск в батальоне. Начальник штаба толкнул ротных, те — взводных. Минут через 30 батальон снова спал, только теперь уже за исключением часовых.
Под Махмудраками
Маленько отоспались, обслужили технику, привели в порядок оружие, соскоблили щетину. Некоторые нахалы начали дерзко вслух мечтать о бане. Наступил вечер. Никто меня не вызывал. Я справедливо рассудил, что, поскольку стою на видном месте, вызвать меня проблемы нет, а раз не зовут значит, не нужен, и произвел в батальоне отбой.
Прошла ночь. Утром часов в 9 меня вызвали к начальнику штаба армии. Его на месте почему-то опять не оказалось, зато меня встретил полковник, представившийся заместителем начальника оперативного отдела армии, и сказал, что ему поручено поставить мне задачу. Заключалась она в том, чтоб батальон, действуя в качестве передового отряда армии во взаимодействии с отрядом обеспечения движения, должен был обеспечить отход из ущелья армейских частей: — Когда выйдете вот на этот участок, — полковник сделал две отметки на карте, между которыми на глаз было километра четыре, — отряд обеспечения движения встретит и прикроет, — он назвал подразделение, — вы же займете оборону вдоль дороги и обеспечите отход колонны главных сил плюс ориентировочно 600 афганских колесных машин. Отойдете последними.
— Кто будет отходить последним, — уточнил я, — и по каким признакам я их узнаю?
— Что за глупый вопрос? Конечно, техническое замыкание и подразделение прикрытия, наше или афганское.
Как я понимаю, полковнику на сей вопрос внятно ответить было нечего, поэтому он счел возможным разозлиться.
— У вас в ВДВ что, все такие умные?.. Что ты мне такие идиотские вопросы задаешь? Хрен его знает, кто тут последний отойдет!.. Сориентируешься по обстановке.
Но тут я уперся:
— Я машины на дороге считать не буду. На то вы и штаб, чтобы спланировать, кто отойдет последним — афганцы, наши. Дать мне время. А то при таком подходе на этих четырех километрах можно рогами упираться до второго пришествия!
Полковник снизу вверх (а он был примерно на полголовы ниже) свирепо уставился на меня. Мы скрестили взгляды. Я подумал: «Цезарь, ты сердишься, значит, ты не прав». Я придал лицу нагло- спокойно-уверенное выражение. Не добившись перевеса в дуэли взглядов, полковник сменил тон:
— Может, ты, капитан, и задачу выполнять не будешь? Это прозвучало внешне смиренно, но за этим смирением таилась угроза.
— Нет, почему, — ответил я, — буду. Но я дождусь начальника штаба армии, доложу ему, что постановкой задачи не удовлетворен, и попрошу уточнить некоторые моменты.
Я даже сам почувствовал, какой наглостью и самоуверенностью веяло, от моей фигуры. Полковник сломался. Деловито взглянул на часы и произнес: «Прибудешь сюда же через полчаса».
Через полчаса я получил частоты, позывные и даже порядок следования подразделения в хвосте как нашей, так и афганской колонны. Как ни старались позже мои связисты на указанных частотах с позывными выйти на связь, им это не удалось. Но «прихоть» мою полковник удовлетворил.
— Теперь все понятно?
— Все!
— Ну, счастливо! Движение начать через час.
В течение часа, пока батальон готовился к маршу, мы с начальником штаба уяснили задачу, довели ее до командиров рот. Энтузиазма, честно говоря, задача не вызвала. Есть там, под Баграмом, километрах в семи, населенный пункт под названием Махмудраки. Жили там исключительно крутые мужики, которые с фанатичным упорством, всеми доступными средствами долбили любые дерзнувшие проехать по священной земле любимого их кишлака колонны: не важно, был ли это танковый батальон или афганская пехотная рота на автомобилях.
Долбили, прямо скажем, не без искусства. Творчества и инициативы у них было хоть отбавляй. Так вот, отмеренные мне четыре километра и перекрывали полностью эти самые Махмудраки. Компания обещала быть нескучной, общество радушным и гостеприимным.
Мы встретились, познакомились, оговорили вопросы взаимодействия с подполковником-сапером, командиром отряда обеспечения движения, совместными усилиями построили колонну. Подполковнику, как выяснилось позже, был 41 год. Но смотрелся он на все шестьдесят. Что тому причиной — не знаю, но выглядел он форменным дедом и даже некоторая оторопь брала, как такой пожилой человек в армию попал?
Подполковник определил позицию:
— Ты, капитан, десантник?
— Десантник!
— Вот у вас там все резкие да резвые, а кто понял жизнь — тот не спешит. Понял, капитан?..
— Понял!
— Ну, давай, докладывай, будем трогаться.
— Я доложил, и мы поползли. Именно поползли. Саперы. во главе с подполковником действовали неторопливо, плавно, размеренно. Это было нечто напоминающее замедленную киносъемку. Я начал злиться: «Такими темпами мы до маковкина заговения до Махмудрак добираться будем!» Но злился я недолго. Уже на третьем километре подполковник доказал, что был прав, откопав на повороте дороги «итальяшку». Когда вышли к серпантину, дело пошло еще бойчее. На подступах к нему, на самом серпантине, было снято еще шесть мин.
Оставил автограф на афганской земле механик-водитель первой роты рядовой Идрисов. Машины еле ползли по серпантину. Такой темп движения действует убаюкивающе. Идрисов вздремнул, машину вовремя не довернул, а когда проснулся, было поздно. Перепад высот между петлями серпантина был метров 70, крутизна склона 60 градусов. По всем законам физики и тактико-техническим характеристикам машина должна была перевернуться, скатиться по этому склону (не исключено, что и еще ниже), явив собой в конечной точке падения коллективный гроб для Идрисова и еще трех находящихся в машине человек. Что делал Идрисов, и делал ли он вообще что-нибудь, неизвестно. Позже он ничего так и не смог вспомнить. Но БМД выписала на склоне какую-то весьма замысловатую ижицу, обрушив на дорогу град камней, и удивительно мягко, под острым углом, соскользнула на нижнюю петлю серпантина. Проехала еще метров пять — семь и остановилась. Когда я подоспел к месту происшествия, Идрисов стоял у машины, глядя безумными глазами на оставленный им след. Потом как-то медленно и вяло опустился на колени и рухнул ничком на камни, разбив лицо. Остальные трое в машине, по их словам, даже испугаться не успели. Идрисова привели в чувство, перебинтовали разбитый лоб. Я торжественно объявил его лучшим механиком-водителем воздушно-десантных войск. И колонна продолжила путь. Я в чудеса не верю, но смею настаивать: то, что Идрисов удержал машину на склоне — чудо! То, что под обрушенный им камнепад не попал ни один человек, и ни одна машина чудо! В рассуждениях о чудесах и превратностях судьбы прошло минут десять. На грешную землю всех вернул мощный взрыв сзади нас. На дороге, по которой прошло уже
