всего. Вот и завтра в семь утра соберутся все районные руководители: председатели сельсоветов, председатели колхозов, правда, отдаленные не всегда приезжают — недостает топлива. Ракович это понимает, сильно не журит за то, что не был на планерке, а вот если плохо подготовил ферму к зиме, за это всыплет по первое число.
Но следующий понедельник начался совсем не так, как планировал Анатолий Ракович. Проснулся, как обычно, в половине шестого — летом поднимался в пять. Зимой давал себе послабление. Мог и жену приласкать, но в понедельник этим не занимался — такую работу лучше делать под выходной, чтобы потом хорошо выспаться. Набраться новых сил.
Как всегда, по давней привычке выполнил несколько нехитрых упражнений. Потер уши, чтобы оживить мозг. Напоследок раз десять присел. Почувствовал, что спина разогрелась, тело взбодрилось. После этого — душ. Вареное яйцо, пару чашек крепкого чаю, и он готов активно, целенаправленно начать рабочую неделю. Чай готовила жена. Она работала в школе. На занятия ей в девять — имела время отправить мужа на работу, а потом собрать на занятия детей.
Все было как обычно утром. И вдруг Анатолий Ракович услышал радио: в Беловежской пуще подписан договор между Россией, Украиной и Беларусью… Резанула ухо фраза: Советский Союз перестал существовать… Создано Содружество Независимых Государств, что это содружество открыто для других государств. Центр его разместится в Минске, что Станислав Шушкевич сперва позвонил в Америку Бушу, а потом Горбачеву…
Известие ошеломило Раковича, будто удар из-за угла. Рой мыслей закружился в оглоушенной голове. Почему в Беловежской пуще? Значит, боялись ареста, спрятались, возможно, под видом охоты, а когда подписывали подготовленные бумаги, доложили американскому президенту: заказ выполнили…
И что же теперь будет? Почему Горбачев спит в шапку? Неужели КГБ заодно с этими «беловежскими зубрами»? Неужели тоже, как и Горбачев, проспали?
Вопросы, вопросы вихрились в голове председателя исполнительного комитета, руководителя уже бывшей советской власти отдаленного радиационного района в Прибеседье. Хуже, чем Чернобыль, уже ничего не будет, подумал он, наспех допил чай и стал собираться на службу.
Коттедж Анатолия Раковича был недалеко от здания райисполкома, поэтому на работу он обычно ходил пешком, лишь в плохую погоду пользовался машиной. Пошел пешком и сегодня. На дворе ударил морозец. Свежий снег скрипел под ногами, как на Рождество. Но он не слышал этого здорового, смачного поскрипывания, не ощущал бодрости морозного воздуха, чему порадовался бы в другой день. Сегодня все мысли были об услышанном сообщении… В ушах словно засела фраза: Советский Союз перестал существовать… Собрались тайком, как воры, опрокинули по рюмке «беловежской», той самой, которая некогда полюбилась Хрущеву, и разрушили могучую сверхдержаву. Конечно, это событие вызревало, все республики стали независимыми. Все ждали чего-то решающего, как беременная женщина ждет ребенка. И вот ребенок родился. Содружество Независимых Государств. А разве может быть государство без независимости? Это — марионетка, колония. А кто теперь Горбачев? Президент несуществующего государства? Марионетка? Во как повернулась жизнь. Кто мог подумать два-три года назад, что такое может случиться?! Даже и во сне не могло присниться.
А может, будет лучше?! Так думали тогда почти все местные и высокие руководители. С надеждой на лучшую жизнь встретил сообщение из Беловежской пущи и белорусский народ. Но большинство ветеранов, особенно фронтовиков, встретили известие о насильственной смерти Советского Союза, великой и любимой их родины, за которую они проливали кровь, как личную трагедию, как полный крах всех надежд и чаяний.
Так воспринял сообщение из Беловежской пущи фронтовик Николай Ракович. «Что натворили, обормоты! Неужели с перепою? Такую великую страну разрушили! Ето ж, таскать, все равно как живьем похоронить. Ето все Америка. Скупила всех с потрохами. Недаром Шушкевич сперва доложил Бушу. Договор подписали, приказ исполнили… Ну и прохиндеи!»
Старик Ракович матерился во весь голос. Как давно уже не ругался. Решил позвонить сыну. Что он думает об этом событии! А может, и не слышал еще. Поскольку у него с утра планерка. Мелькнула мысль: может, это неправда? У него не укладывалось в голове, что три человека собрались где-то в лесу и подписали приговор могучей сверхдержаве. Разве такое может быть? Народ на референдуме высказался за Союз. Как можно не учитывать волю миллионов людей? Эти их лесные бумаги не могут иметь никакой силы. Разве что в уборную сходить с ними.
Бывший фронтовик Николай Ракович слабо знал историю родной Беларуси, его корни были подрезаны партийной идеологией, которая историю Беларуси начинала с Великого Октября. Дескать, до этого была сплошная нищета, безграмотность. О Великом княжестве Литовском он раньше ничего не слышал и только недавно прочитал о его могуществе. Читал и не верил своим глазам: как же так? Было большое европейское государство, в котором властвовал белорусский язык. Это государство имело первый в Европе Свод законов, из которого даже Наполеон заимствовал некоторые статьи для своего Кодекса. А Раковичу ни в школе, ни в сельхозтехникуме не сказали об этом государстве ни слова. Может, поэтому не думал Ракович о Беларуси и сейчас. Его беспокоила судьба Советского Союза.
Может, сын еще дома? Набрал квартирный телефон — невестка ответила: Анатолий ушел на работу. Позвонил в кабинет — телефон был занят. Ат, у него и без меня, таскать, забот хватает, махнул старик рукой и больше не звонил.
Планерка началась, как обычно. Только на этот раз в полутемном актовом зале, где собралось около полусотни местных руководителей, было холоднее обычного. Поэтому планерку председатель райисполкома начал с доклада шефа коммунальной службы. Невысокий коренастый мужчина в кожаной куртке со множеством замков-молний поднялся, обхватил широкими ладонями спинку свободного стула перед ним, словно боялся пошатнуться, прогундосил:
— За выходные выстыло. Мороз ударил. Сянни двадцать один градус. Нагреем, Анатолий Николаевич.
— Ето из Беловежской пущи дохнуло холодом, — послышался чей-то хрипловатый бас.
Зал оживился, все принялись дружно переговариваться между собой.
— Возьмите под контроль школы, больницу, детские сады. Кстати, мороз не первый день. Синоптики предупреждали. Надо не спать в шапку. Вы же не первую зиму работаете, — говорил Ракович, а сам думал, как там, в Беловежской пуще, все произошло? Как им удалось перехитрить власть, почему проспали спецслужбы? Что сказать, если зададут вопрос?
Ракович поднял начальника районного сельхозуправления, а сидел он за столом президиума, недалеко от ведущего планерки. За этим столом на сцене сидели заместители председателя, заведующие отделами. Сидел тут раньше и директор цементного завода — на правах руководителя самой большой в районе стройки, но теперь его место пустовало, поскольку он уже месяц лечился в областной больнице.
— Как идет зимовка на фермах?
Начальник управления, конечно же, подготовился, громким голосом начал докладывать: какие надои в колхозах, где есть прибавка, сколько коров отелилось. Раковичу хотелось перебить его: тут не место для отчета, ты скажи, какие есть проблемы, какие недостатки, что сделать, чтобы их ликвидировать.
— Это все известно. А вот почему в субботу, позавчера, в колхозы не доставили брагу? Коров на сухой паек поставили?
Выступающий принялся сумбурно объяснять, что в субботу на спиртзаводе произошла некая поломка, потому и браги не было, но сегодня завод работает, фермы будут обеспечены «бурдой».
— А директор спиртзавода есть?
— Он в отпуске. Главный инженер замещает. А он почему-то не приехал на планерку, — пояснил первый заместитель председателя.
— Разберитесь, что у них там случилось.
Ракович рассчитывал провести планерку оперативно, без тягомотины. Но тут поднялась дебелая русая женщина, начальник районной племенной станции:
— Анатолий Николаевич, есть проблема. Не все колхозы закончили выбраковку больных лейкозом коров…
Тут подхватился главный ветврач района, принялся разъяснять ситуацию. Ему стал возражать
