— А может, я по другому делу? — мрачно отвечала мне птица.
— А я еще раз попробую, попозже, — посулил я.
— Я тебе попробую! — Глаза ночного хищника полыхнули нестерпимой желтизной, но я уже не то чтобы привык к нему, а скорее, понял, что вряд ли его хозяйка желает мне зла.
— Попробую, — твердо сказал я.
— А зачем я тебе, если уж на то пошло? Поговорить, что ли? О чем? О Ягой?
— Хоть бы и поговорить. Тебе брезготно, что ли? — Я начал злиться, поймал себя на этом и взял себя в руки.
— Да просто не о чем нам с тобой разговаривать, — сухо отвечала мне Сова.
— А если попросить тебя отвести меня к ней? — негромко спросил я.
— А надо ли тебе это сейчас? Это не шутки, не к соседу на гости собрался, — на сей раз совершенно серьезно отвечала мне Сова.
— Сейчас нет. Но когда-нибудь… — Я не закончил фразу, Сова усмехнулась и исчезла, присовокупив напоследок:
— Вот когда-нибудь и стучи!
Я же остался посреди ночного леса, безгранично довольный собой и результатом. Мобила, однако! Времен Ярослава Мудрого…
Надев браслет на руку, я пошел обратно, насвистывая: «Ты жива ль еще, моя старушка?» Свистеть вскоре надоело, и я запел эту песню в полный голос. Ночной лес прислушивался к стихам, которые только еще будут написаны через восемьсот лет.
Переночевав неподалеку от стен Ростова (как и обещал стражник у ворот, их заперли), я, как только открыли ворота, прошел в город и поспешил к себе домой. Пора было понемногу паковаться, уже через два дня по приказу Ярослава начинался поход в Медвежий угол с целью заложить там городище. Хотя мне-то что было паковать? Подпоясаться только.
Дед встретил меня чуть ли не на пороге, что говорило о его крайнем волнении — как и всякая уважающая себя нежить, ошиваться в местах, где его могут увидеть посторонние, домовой не стремился.
— Где ты был, Ферзь? — набросился он на меня. Одновременно с ним набросился на меня и Граф, соскучившийся за ночь. А Поспелка пока еще не проснулся.
— Для начала здравствуй, Дед, — ответил я.
— Здрав будь, Ферзь. Где тебя дасу носили?! — Дед был просто вне себя.
— Да в лес я ходил, Дед, погулять, — отговаривался я.
— Старый я дурак, что ж я тебе не сказал, что нельзя с этим браслетом как с погремушкой или узорочьем простым! Ты же мог вызвать ее! — Судя по всему, Дед свято верил, что мое скудоумие не позволило мне совершить непоправимый поступок и вызвать Сову.
— Ты ошибаешься, Дед, — тут я заговорил холодным, сухим тоном. Уже надоело, что почти вся встреченная мною нежить держит меня за недоумка. — Я разобрался, как с ним обращаться, и вызвал Сову в лес. Хочешь, могу и сюда вызвать, хоть сейчас?
— У тебя вроде как грудь болела, а не голова! — отвечал мне Дед. — Зачем тебе тут Сова? Или она не сказала тебе, что каждый вызов приближает тебя к Кромке? В один прекрасный день Сова просто отнесет тебя туда, уже не спрашивая, хочешь ты этого или нет! И тогда пути назад уже не будет! Ты уже готов стать кромешником?!
— Да пока такой мысли не было. А как узнать, сколько мне еще раз осталось?
— В том-то вся и суть, что никто этого — ну почти никто! — не знает.
— Даже ты, Дед? — негромко спросил я.
— Я? А мне-то откуда, — начал было Дед, но я перебил его:
— Тогда я просто буду делать это на свой страх и риск, пока однажды ты снова не останешься один, Дед.
— Ну… Оно, конечно, не сразу тебя унесут, — забубнил Дед, пряча глаза, — но увлекаться не стоит, я не вру, когда говорю, что рано или поздно, а будет последний раз.
Я кивнул, и на этом наш разговор был закончен. Однако, мобилка-то с сюрпризом оказалась. Так и достукаться недолго. Одно дело своей почти волей в гости попасть, другое — просто оказаться на Кромке без права выхода, скорее всего. А то и череп новый у Ягой прибавится на частоколе, я же не знаю, как они там оказались, и кто были их владельцы? Может, тоже постукивали себе по браслету меланхолично? Но, сказать по чести, мне стало намного легче. Стражница стала ближе, если станет невмоготу, я знаю, что делать. Разве этого мало? Порой знать, что можешь сделать, куда важнее самого действия.
На предыдущем занятии я велел уным принести сегодня свои собственные, настоящие мечи. Хотел посмотреть, в каком состоянии оружие. Чуяло мое сердце, что оно очень скоро может понадобиться, а с деревянным мечом лучше оставаться одному мне.
Мечи уных оказались в полном порядке. Судя по всему, вчерашний вечер и часть ночи они посвятили своим мечам. Любым из них, на выбор, можно было бриться.
— Хорошо. Я доволен вашими мечами. Начнем урок. Положите свои мечи и возьмите деревянные.
На лицах уных мелькнуло разочарование. Они что, в самом деле думали, что сегодня тут будет рубка на мечах? Однако очень скоро недовольство прошло — на него просто не оставалось времени. Прогоняв уных несколько часов, я остановил занятие и сказал:
— Послезавтра я уезжаю из города вместе с князем в Медвежий угол. Вы все поедете со мной. Собраться лучше всего будет уже сегодня. Деревянные мечи взять с собой, — и, не дав уным даже оценить мое заявление, я продолжил: — Теперь разбейтесь на пары. Я заметил, что все вы стараетесь атаковать голову или туловище. А это неправильно. Неправильно потому, что от вас именно этого и ждут. И потому противник всегда готов прикрыть грудь или голову. Поэтому охотьтесь на руки. На кисти рук, на пальцы, на предплечья. Что сделает человек с отрубленными кистями? Ничего. Он может только умереть. В любом случае, для вас он уже не опасен. Поэтому первая цель в бою, если сложилось, — руки.
И до позднего вечера я показывал уным приемы атаки на руки. Кто-то мог бы мне сказать, что с этого и следовало бы начинать учение, но расписание занятий у нас то и дело летело кувырком. Так что азы у моих уных получились несколько иные, чем были в свое время у меня. Да и то сказать — мои занятия со стариком Тайра были куда более степенными и упорядоченными.
— Можешь рубить — руби. Можешь колоть — коли. Можешь вцепиться зубами в пах — вцепись. Запомните это, — наставительно бубнил я, степенно прохаживаясь между парами уных, то и дело пуская в ход спутника педагога — суковатую палку, на которую я давно уже заменил применявшиеся поначалу ветки. Лучше уж кровоподтек, чем чужой меч в брюхе. Будем спорить?
Воислав, к примеру, получал палкой чаще всего — из него мог выйти прекрасный боец, а впоследствии, может, даже и мастер, потому я и драл с него семь шкур. Вот и сейчас, несмотря на приемлемый укол, который он нанес в кисть своему противнику, он получил палкой по загривку: охотясь на руки, он слишком сильно проваливался вперед, это могло стоить жизни. Ратмир получил палкой по ногам, ибо шагал как циркуль. В общем, с занятий моих редко кто уходил обделенным вниманием доброго и кроткого наставника Ферзя. Напоследок, в качестве отдыха, я заставил уных по одному проделать простое с виду ката с мечом, чуть не обломал об них свое орудие, а потом и отпустил с миром.
После ужина, когда Поспел уже спал, а Дед исчез, я снял с руки браслет Ягой и положил его на стол. Жалко, что нельзя через него просто поговорить… Но тут же я понял, что не те у нас были с ней отношения, чтобы «просто говорить» вечерами ни о чем. Или я ухожу туда навсегда, чтобы остаться со стражницей до конца, каким бы он ни был, или просто не дергаюсь и не дергаю ни Сову, ни Ягую.
Следующий день прошел тихо и гладко, уные занимались весь день: после любимых прыжков — атаками на руки, Поспелка трудился почти наравне со всеми, Граф надменно следил за табуном чужих, которых чрезмерно доверчивый хозяин пускает на двор, вместо того чтобы гнать поганой метлой, я же, как обычно, прохаживался по додзе, время от времени пуская в ход палку. Вечером я отпустил уных и быстро собрался в завтрашний путь. Поспелка весь вечер робко поглядывал на меня, и я, в конце концов, сказал:
— Спрашивай.
