силы и выносливость машины. — Давай мне еще что-нибудь.
Он не закончил, так как Паня молча ушел в дом и через минуту вынес на крыльцо ящики № 2 и 3, а затем самый тяжелый ящик — № 1.
— Держи мешок! — приказал он.
— Держу…
Вадик расправил мешок и умоляюще взглянул на товарища:
— Слушай, Пань… Посмотрим третий номер, хорошо?
— Не видел ты его! — сказал Паня, хотя Вадик будто подслушал его желание.
Лучше было бы не поддаваться этому искушению.
В солнечных лучах камни ожили и раскрылись. Ячейки ящика наполнились разноцветными искрами, и каждая искра уколола сердце Пани сожалением. Богатство, красота!.. Морион, умело запеченный в тесте, стал прозрачным, как смеющиеся карие глаза; в шестигранной клетке хризолита заиграла вспыхивающая золотистая зелень; шерл так и потянулся к небесной синеве.
— Пань, ты помнишь?.. — И Вадик замолчал на полуслове.
Пустой вопрос! Помнил ли Паня, неутомимый поисковик, удачливый добытчик каменных цветов, где и как все это было найдено? Мог ли забыть Паня, как они с Вадиком бродили по лесопарку и за рекой, копались в старых шурфах, перебирали отвалы старинных рудников и приисков, сдирали дерн в самоцветных угодьях, чтобы попытать счастья под корнями травы! Помнил, все помнил Паня: каждый удар кайлом и молотком, каждое биение сердца, почуявшего удачу…
— Пань… — робко потянул его за рукав Вадик. — Знаешь что? Оставим себе по камешку на выбор. Для памяти, Пань!.. Мы же еще не отвезли коллекцию — значит, можно.
— Ты чего хитришь! — упрекнул его Паня. — Не наше это, а ты будто не понимаешь и… жалеешь.
— Нет, нет! — испугался Вадик. — Я совсем даже не жалею…
— Ну, нечего толковать! — И Паня отяжелевшей рукой опустил крышку ящика.
Стукнули узорные медные крючки. Ящики, увязанные в мешок, заняли свое место на багажнике, и Паня пошел в дом.
— Батя, сейчас мы с Вадиком едем…
— Присядь на минуту.
Когда Паня сел на диван рядом с отцом, Григорий Васильевич, отложив газету, спросил:
— Камешки искать не бросишь?
— Не брошу… Нам теперь нужно много материала для подарочных коллекций. С весны стану весь кружок в мои угодья водить.
— Славно! — одобрил отец. — Лежали камни дома — ну, доброго не получилось, только азарт, зависть да жадность… Словом, хорошо ты придумал, я не возражаю. — Отец вспомнил недавний разговор с Паней в саду и, принахмурившись, добавил: — Крепко я тебя обругал, а могло быть еще и хуже. Твое счастье, что ты сам свою дурь понял, свой выход нашел… Да ведь есть еще и другие ребята с малым понятием. Надо разъяснеть им, что у нас передовики соревнуются не для похвальбы, а для того, чтобы больше сделать, лучше друг другу помочь… С кем у Вадика спор был?
— С Геной Фелистеевым… Ты, батя, никому не говори, а то Лев Викторович узнает, и Гене нагорит.
— Не думал даже, что Гена тут замешался… Что ж это он? Паренек видный, а себя таким делом марает… Нехорошо!
Неосознанно Паня ждал вопроса: «А не жаль тебе камешков, скажи по совести?» Но отец ничего не спросил, может быть и думки у него такой не появилось, а может быть, он счел этот разговор слишком тяжелым для своего сына — страстного камнелюба.
Родители вышли на крыльцо.
Григорий Васильевич осмотрел «караван», как он выразился, и нашел, что все сделано правильно. Чувствовал Паня, что матери жаль коллекции — любила она цветные камни, как любят их все уральцы, — но ничем не выдала она своего сожаления и сказала лишь, чтобы мальчики остерегались машин. Впрочем, без этого наставления Мария Петровна никогда не отпускала Паню и Вадика на велосипедные прогулки.
Легко катили велосипеды по улице Горняков. Знакомые мальчики кричали: «Пань, что везешь?» Паня отвечал им трелью звонка, а Вадик включал трещотку.
В школе было тихо, даже особенно тихо, как показалось Пане. Мальчики перетащили коллекцию в краеведческий кабинет, разобрали самоцветы, образцы поделочных камней, различных руд и присоединили их к школьным минералогическим запасам. Коллекция Пестова — Колмогорова, предмет их гордости, предмет зависти железногорских камнелюбов, растворилась в школьной коллекции, и Вадик, оттопырив губы, громко засопел. Заметив это, Паня открыл ящик № 3, резким движением освободил из проволочной петли синий шерл, отпер шкаф самоцветов и поставил кристалл рядом с единственным небольшим шерлом, привезенным из Малой Мурзинки.
— Вадь, смотри! — воскликнул он.
Все железногорские камнелюбы всполошились, когда редкостный шерл-великан появился в коллекции Пестова. Сколько народу ходило к нему, чтобы завистливо полюбоваться этим чудом, сколько соблазнительных предложений о менках отклонил Паня! И не знал он, что лишь этого камня не хватало для полного расцвета всего отдела турмалинов. Когда же он поставил на место розовый турмалин-зоревик, даже Вадик вынужден был признать, что получился «совсем другой разговор».
Увлекшийся Паня сбрасывал путы, освобождая камни из заточения, и, очутившись среди собратьев в просторном шкафу, они благодарно расцветали. В одном вдруг открылось прозрачное янтарное закатное небо, в другом засветилась вода горного озера, третий остро блеснул Златоустовской булатной сталью.
— Ух ты, как халцедонка-гелиотроп ловко к месту пришлась! — говорил Паня, радуясь не только тому, что собрание камней в шкафу становилось все краше, но и тому, что тускнеют сожаления в его сердце. — Нет, хорошо, здорово хорошо выходит, правда, Вадька?
— Ничего себе… — уныло согласился с ним Вадик. — Да, была у нас коллекция… Пань, теперь пиши этикетки, что эти камни подарил ты… и я тоже.
Рука Пани, протянувшаяся к шпинели-огневику, замерла. Как много густого жара-пламени в двух пирамидках, сросшихся основаниями! Сам Нил Нилыч, директор Гранильной фабрики, просил у Пани этот камешек, да не допросился. Подавив вздох, Паня вынул огневик из ячейки коллекционного ящика и положил на стеклянную полку шкафа особняком, так как напарника этому красавцу не было.
— Всё! — Он захлопнул опустевший ящик. — На этикетках, говоришь, наши фамилии написать, да? Ни на одной не напишу!.. Не для того мы камни подарили, понимаешь?
— Нет, не понимаю, — откровенно признался Вадик. — А… а ты понимаешь?
— А то нет?
— Ну скажи!
Паня молчал. Он чувствовал то же, что почувствовал бы путешественник, который по тесному, мрачному ущелью с трудом поднялся на вершину горы: как-то до боли светло на душе, и все шире простор впереди, и все удивительнее, что Вадик не понимает этого.
Лучи солнца, падавшие в кабинет через широкие окна, добрались до шкафа, и камни засверкали.
— Чудной ты, Вадька! — сказал Паня, пробегая взглядом по полкам шкафа. — Ты посмотри, какие камни! Никогда они такими не были… Каждый был сам по себе, а теперь… все вместе. Ох, как горят! Ох, и горят же!
Ему казалось, что он впервые по-настоящему видит всю красоту каменных цветов, собранных здесь и слившихся в одно сверкание, дружное и мощное.
Объяснение
