кедра), а Соломон сверху покрыл это дерево золотом, распустив одновременно слух, что под золотом скрывается слоновая кость.
И в этом тоже был весь Соломон, видимо, не так уж редко прибегавший к подобного рода трюкам. На протяжении всей жизни ему явно доставляло удовольствие создавать вокруг себя ореол загадочности, представлять себя куда более богатым и могущественным, чем он был на самом деле.
Возведением дворцового комплекса охватившая Соломона строительная лихорадка не закончилась.
Он занялся расширением своей столицы, всячески поощряя своих придворных и богатых иерусалимцев строить как можно более роскошные здания. Так как с юга и с востока Иерусалим окружали обрывистые склоны ручья Кедрон, то Иерусалим расширялся в сторону севера. Вокруг новых границ города Соломон построил новую крепостную стену, сооружение которой, видимо, продолжалось довольно долго – в Третьей книге Царств трижды упоминается о разных стадиях ее строительства (3:1; 9:15, 11:27).
Из всех этих описаний очень часто возникает представление об Иерусалиме как об огромном, величественном мегаполисе древности, каковым он, безусловно, не был, как Соломон ни старался. На самом деле, по оценкам историков, в дни завоевания Давидом Иерусалима за его стенами жило порядка тысячи человек. В дни Давида эта цифра увеличилась до полутора-двух тысяч человек. При Соломоне постоянное население города, по разным оценкам, колебалось между четырьмя с половиной и пятью тысячами человек (не считая обитателей царского дворца!). Не исключено, что примерно столько же в нем жило приезжих купцов, представителей различных зарубежных миссий и других гостей.
В городе действовал огромный рынок, на который съезжались торговцы со всего Ближнего, Среднего, а может быть, и Дальнего Востока. Число гостиниц и постоялых дворов в Иерусалиме, возможно, было вполне сопоставимо с числом домов его жителей и административных зданий. Не случайно одними из главных героинь литературы того времени являются обретающиеся на таких дворах блудницы, выполнявшие одновременно работу поварих и официанток, а порой и бывшие хозяйками этих заведений.
Наконец, население города резко увеличивалось в дни важнейших еврейских праздников, когда в Храм стекались десятки тысяч паломников со всех концов страны. Так что Иерусалим времен Соломона и в самом деле был пусть не самым большим, но одним из самых замечательных городов мира той эпохи, поражавший гостей своей красотой. Здесь можно было купить любые известные в ту пору товары. Таможенные и другие пошлины с приезжавших в город купцов обеспечивали непрерывный поток поступлений в казну, так что царские повара щедро расплачивались с жившими в Иерусалиме поставщиками различных съестных припасов. Обитательницы царского гарема и жены сановников покупали благовония и заказывали украшения у местных ювелиров, одежду и обувь у местных сапожников и т. д. Кроме того, иерусалимские ремесленники, менялы, трактирщики и т. д. жили за счет обслуживания приезжих торговцев и процентов с посреднических сделок.
Таким образом, не только царь, но и все остальные жители столицы были по-настоящему богаты; уровень их жизни разительно отличался от уровня жизни земледельцев и ремесленников в провинции. Город, казалось, купался в золоте, и горожане не знали, куда его тратить, не говоря уже о Соломоне и его приближенных. «И все сосуды для питья у царя Соломона были золотые, и все сосуды в доме из Ливанского дерева были чистого золота; из серебра ничего не было; потому что серебро во дни Соломоновы считалось ни за что…» (3 Цар. 10:21) – говорит по этому поводу Библия. И буквально чуть ниже: «И сделал царь серебро в Иерусалиме равноценным с простыми камнями, а кедры, по их множеству, приравнял с сикоморами, растущими на низких местах» (3 Цар. 10:27).
Еще одним проявлением стремления Соломона к показной роскоши стало решение сделать для пятисот бойцов своей дворцовой гвардии золотые доспехи: «И сделал царь Соломон двести больших щитов из кованого золота; по шестьсот сиклей пошло на каждый щит; и триста меньших щитов из кованого золота: по три мины золота пошло на каждый щит; и поставил их царь в доме из Ливанского дерева» (3 Цар. 10:16-17).
1 сикль (шекель) – это 11,424 грамма, 1 мина (манна) – это 100 шекелей. Таким образом, вес большого золотого щита составлял около 7 килограммов, а малого – 3,5 килограмма. Необходимо отметить, что ряд авторов считают, что, будучи повешенными на стенах дворца, эти щиты отнюдь не предназначались для царских гвардейцев, а представляли собой нечто вроде неприкосновенного золотого запаса страны.
Как уже понял читатель, в дворцовом комплексе Соломона жили сотни людей – обитательницы гарема, стражники, слуги, придворные, да и просто приживалы, отцы которых получили за те или иные заслуги право принимать пищу за царским столом еще в дни Давида.
Вся эта огромная челядь требовала ежедневно и немалого количества продуктов. Впрочем, «немалого» – это мягко сказано: «Продовольствие Соломону на каждый день составляли: тридцать коров тонкой муки пшеничной и шестьдесят коров прочей муки; десять волов откормленных и двадцать волов с пастбища, и сто овец, кроме оленей, и серн, и сайгаков, и откормленных птиц…» (3 Цар. 4:22).
Таким образом, в год царский двор потреблял две тысячи тонн пшеничной муки тонкого помола, четыре тысячи тонн обычной муки, 11 тысяч голов крупного рогатого скота и 36 тысяч мелкого. Эти цифры на первый взгляд выглядят фантастическими, но такое впечатление обманчиво.
Во-первых, следует отметить, что подобная пышность двора с огромным числом прихлебателей была свойственна монархам во все времена, а восточным монархам в особенности. К примеру, двор жившего столетия спустя персидского царя Кира потреблял ежегодно 6,5 тысячи тонн пшеничной муки, 6,1 тысячи тонн ржаной муки, 36 тысяч голов крупного скота и 250 тысяч мелкого. Сравнивая эти цифры, поневоле приходишь к выводу, что по сравнению с Киром великий царь Соломон был сама умеренность (правда, не стоит забывать, что и размеры его царства были куда скромнее размеров Персидской империи).
Во-вторых, в приведенные выше данные об объеме потребления двора Соломона, безусловно, входило и обеспечение продовольствием всех служивших в Храме левитов и коэнов, а также, не исключено, и выполнявших трудовую повинность в столице строительных рабочих. С учетом этого цифры Третьей книги Царств выглядят вообще очень скромно.
И, наконец, напомним, что значительную часть времени дворцовой жизни составляли пиры с участием сотен гостей. Апологеты Соломона говорят, что он отмечал пирами окончание изучения той или иной главы Писания, но даже если это и правда, то далеко не вся правда. «Сказал я в сердце моем: “дай, испытаю себя весельем, и насладись добром”; но и это тоже суета. О смехе сказал я: “глупость!” – а о веселье: “что оно делает?”. Вздумал я в сердце моем услаждать вином тело мое…» – признается Соломон в «Екклесиасте» (2:1-3).
Уже исходя из этих слов, мы можем предположить, что вино на этих грандиозных пирах текло рекой; одно блюдо сменяло другое; гремела музыка; пирующие, стремясь развлечь царя, состязались в шутках, тостах, искусстве стихосложения…
Царь видел вокруг себя толпу счастливых, вполне довольных жизнью людей и, видимо, искренне считал, что так же счастлив и доволен весь народ. Между тем, как считают историки, чем дальше, тем больше в различных слоях населения назревало недовольство политикой Соломона.
В Иерусалиме, очевидно, росло и ширилось противостояние Соломона с ревнителями Закона, жрецами и членами синедриона. Им были явно не по душе как браки Соломона с иноплеменницами, так и – еще больше – та свобода, которую он предоставил языческим культам. Все большее подпадание Соломона под языческое влияние виделось им и в самом образе его жизни, и во всех его нововведениях.
Разве фигуры животных, украшавших трон Соломона, не напоминали культы египетских, финикийских и ассирийских богов, которые изображались в виде тех же животных?! Разве это не было нарушением заповеди «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли» (Исх. 20:4)?! Таким образом, в самом расширении Соломоном международных связей, в введении им различных новшеств, менявших привычный уклад жизни (скажем, во все более широком использовании лошадей в армии, в сельском хозяйстве и в качестве транспортного
