Минувшее
Номут щурился на солнце. За время, проведённое безвылазно в замке, он успел отвыкнуть от света. Нет, он не страдал. Сегодня ему нравился яркий блеск. И даже те ощущения, которые испытывали его глаза, привыкшие к постоянному сумраку помпезных залов, теперь казались ему приятными. Медвяный аромат разнотравья, давно забытый и неожиданно снова наполнивший лёгкие, разбудил в нём что-то старое, ранимое, почти детское. Чуждый булькающий звук родился где-то внутри. Номут смеялся.
Толстяк толкнул калитку. И сделал шаг. Обычный шаг для обычного человека. И великий шаг для Номута. Он снова вступил на эту землю. На землю Ири-Тао. Впервые после того побоища, которое они здесь когда-то устроили с Архотом. Впервые после того, как едва спасли свои шкуры, удирая отсюда. Впервые после того, как узнали свой Приговор.
Толстяк засопел. Он до сих пор не мог простить Архоту того поражения. Конечно, если бы он, Номут, руководил битвой, они наверняка бы победили. Никто не ушёл бы живым из города. Но Архот тогда словно озверел.
“Да и было бы из-за чего! – толстяк мстительно хрюкнул себе под нос, – Из-за какой-то оборванной нищенки!”
Впрочем, Номут лукавил. Она была красива. Очень красива, эта маленькая хрупкая женщина. Почти девочка. С большим животом, который она так смешно поддерживала рукой, когда бежала. И, если бы не Архот, он, разумеется, взял бы её живой и заставил прислуживать себе.
Конечно, они могли прикончить её ещё в городе. Но им обоим доставляло особое удовольствие помучить её. Они гнали её как зверя. Обречённое, умирающее животное, избранное на заклание для весёлой барской потехи.
А потом у неё начались схватки. Стало по-настоящему весело. Она с криком упала на землю. Прямо здесь, за этой самой калиткой. А они стояли рядом, смотрели в её широко раскрытые глаза, полные ужаса и слёз, наслаждаясь полной её беспомощностью, и гоготали. Ждали, когда родится ребёнок. Девочка, как прочил Архот. Чтобы убить обеих…
Архот сорвал две соломинки, и Номут вытянул жребий. Ему тогда досталась мать. Архоту – дитя. Толстяк возликовал. У него появились свои виды на эту молодую женщину. Виды, о которых Архот даже не догадывался. Впрочем, может, даже и догадывался. Мнение Архота, как тогда, так и сейчас, мало интересовало Номута. Он был сильнее.
Но жребию этому в тот день не суждено было свершиться.
Она мучилась довольно долго и, родив дочку, затихла. Номут по-хозяйски поддел её под рёбра носком сапога и тут же наступил каблуком на пальцы руки. Раздался хруст. Номут уже тогда знал этот приём. Несильный, но очень болезненный удар, лишающий человека способности дышать. Чтобы вдохнуть воздух, жертва должна была прижать локти к животу, через боль подтянуться на сломанных фалангах…
Он ждал агонии и мольбы. Но красивое безжизненное тело медленно перевалилось на спину. Женщина была мертва. Толстяк почувствовал себя униженным и обделённым. В бешенстве он выхватил меч и начал кромсать труп. А Архот стоял рядом и заходился гомерическим хохотом.
А потом под матерью придавленно пискнул ребёнок. И словно ниоткуда возникла Она. Заступница. И был бой.
Злодеям и до того приходилось сражаться со Стражами. Поэтому они не особо испугались и дружно ринулись в драку. Но на этот раз перевес был явно не на их стороне. Когда они поняли, что перед ними сама Ири-Тао, решимости у них явно поубавилось. А когда на её темени полыхнул винно-красный камень, они бросились наутёк. С венцом Стражей шутки плохи. На его стороне само Время. Это знали оба. Не знала только Ири-Тао. Ну не дано Стражам чувствовать Венец. Не дано. Иначе не было бы злодеям пощады…
Номут поднял голову и сощурился на солнце. На душе было хорошо. Радостная картина явилась его взору. От дома не осталось ничего. Угли остыли и подёрнулись серым пеплом. Кисловатый запах пожарища привлёк двух ворон, которые, ссорясь и каркая, решили устроить кровавое пиршество на останках Ири-Тао. Но по бокам тела, словно молчаливая стража, сидели две кошки неопределённой масти. Кошки были торжественны и неподвижны, словно изваяния. Птицы не решались приблизиться к мёртвому Стражу.
Девочка-подросток лежала рядом, раскинув светлые волосы. Правая рука её почти касалась тела женщины, как будто пыталась защитить. Две крохотные капельки крови застыли на запястье. Там, куда вонзила ядовитые зубы зачарованная змея. Глаза были закрыты. В последние мгновения своей жизни она должна была испытывать неимоверные страдания. Лицо было обескровлено, искажено ядом, но всё равно дышало каким-то одухотворённым покоем.
Толстяк вздрогнул. Но не выражение лица девочки привело его в смятение, а то удивительное, потрясающее сходство с видением из прошлого. Сомнений не осталось: это она! Архот исполнил-таки свой жребий. Красивая и так похожа на мать. Тень сожаления коснулась лица Номута. Даже немного жаль, что Архот встретил её раньше…
Тряхнув головой, толстяк отогнал морок. Ну её! Далась ему эта девчонка!
Вспугнув ворон, он быстрым шагом подошёл к поверженной женщине и, взглянув в невидящие глазницы, тихонько засмеялся: “Одним Стражем меньше. Положительно, сегодня прекрасный день. Замечательный день”.
Кошки не шелохнулись.
Поражение
Релина отдышалась. Сердце перестало бешено колотиться. Дрожь в коленках унялась. Оглядевшись, Релина надумала, было, дождаться рассвета. Но затем решила ни минуты больше не задерживаться в этом странном лесу. Лес, похоже, был с ней согласен. Стоило волшебнице сделать шаг, как ей показалось, что среди ветвей открылся проход. Удивительно прямой и достаточно высокий, чтобы не нагибаться. Очень удобный проход.
Что-то кольнуло сзади. В спину, между лопаток. Женщина сделала ещё один шаг и остановилась, оторопев. Проход вроде стал ещё ровнее, ещё шире.
Релина давненько не просила и не получала ничьей помощи. Поэтому и не верила давным-давно никому и ничему. Волшебница испугалась и попятилась. Точнее, попыталась попятиться. Сзади, там, где только что была тропа, плотной стеной стояли деревья. Их тёмные стволы были плотно оплетены каким-то колючим непролазным кустарником. Антрацитовая ель, скрытая высоким густым подлеском, осталась каким-то далёким неясным воспоминанием. Релина дёрнулась словно птица, попавшая в силки.
Вокруг стоял непроходимый бурелом. Релина яростно ткнула в него своим посохом. Магия не сработала. Зато лес тотчас ответил роем звенящих насекомых. Небо потемнело. Закрапал холодный дождь. Решив больше не испытывать судьбу, испуганная волшебница осторожно двинулась по тропе. Озираясь по сторонам, она с удивлением наблюдала, как сразу за ней исчезает дорога. Резко распрямляются согнутые в тугую дугу ветви, поднимая всё новые тучи комаров и мошки. Твердеют и скручиваются в острые шипы листья. Ползут по веткам и стволам гибкие лианы.
Ужас железным обручем сковал разум. Волшебница не шла. Она бежала. Не оглядываясь. Долго. Не помня себя. Не разбирая дороги. Быстрее… быстрее…
Лес кончился. Релина выбралась навстречу восходящему Солнцу. Дрожащая, униженная, она вылетела на широкую опушку и упала на колени. Волосы её спутались. Исцарапанные щёки горели, словно исхлёстанные могучими ветками. Магический посох разломился надвое. В её руках осталась только верхняя часть. Тряся головой, волшебница мутным безумным взглядом уставилась на обломок. И заплакала. Тоненько, безнадёжно, как в детстве…
Слёзы взбесили её. Отбросив ненужную деревяшку, Релина отёрла щёки, поднялась с колен и оглянулась. За её спиной стояли деревья. Не то чтобы очень мощные деревья. И подлесок отсюда совсем не казале я непроходимым. И колючек на кустарнике не было. Совсем не было. И вот та тропинка, по которой она только что шла. Совсем не страшная, безобидная тропинка. Мгновенно пропали куда-то все комары.
