Изнутри карета была обита мягкой кожей с приятными на ощупь мелкими бугорками, под сиденьями лежали меховые пледы, также с вышитым изображением семейного герба. Подножки кареты поблескивали полированным красным деревом, а в передней стенке, там, где сидел кучер, располагалось похожее на дверку мышеловки маленькое откидное окно с рукояткой, украшенной кисточкой. Хотя капитан заверил их, что места хватит всем, получилось весьма стесненно — Рутерфорд был слишком уж рослым мужчиной, а Мойра — довольно пышнотелой. Дополнительного пространства требовала и умопомрачительная шляпка мисс Уилсон. Синклер вежливо предложил Элеонор и Мойре сесть между ними, чтобы девушки могли смотреть в открытые окна и наслаждаться проплывающими мимо видами.
Большая часть маршрута пролегала по сельской местности. Аскотский ипподром был выстроен в 1711 году на окраине Большого Виндзорского парка, на свободном от леса участке поблизости от селения Ист- Кот. На зеленых лугах паслись овцы и коровы, а фермеры и члены их семей занимались будничными делами, изредка прерываясь, чтобы поглазеть на проезжающую шикарную карету капитана Рутерфорда. Какой-то мальчуган с тяжелыми ведрами в обеих руках встал как вкопанный, не в силах отвести глаз от экипажа. Элеонор отлично понимала его восхищение; она и сама не раз испытывала нечто подобное при виде проезжающих мимо богатых карет, размышляя, каково это — ездить в них, быть богатым землевладельцем или урожденным аристократом, который всю жизнь проводит в роскоши. Когда всего лишь на короткий миг глаза девушки и онемевшего мальчишки встретились, Элеонор захлестнул целый шквал эмоций — ее первым порывом было крикнуть, что в действительности она не принадлежит малочисленному кругу избранных, что она обыкновенная простолюдинка, родившаяся на ферме, и ей, как и ему, уготована судьба жить скромной жизнью.
И тут произошло нечто странное. Она слегка склонила голову набок, как, по ее мнению, сделал бы аристократ, и в груди вдруг разливалось чувство трепетного восторга, гордости и радости оттого, что удалось ввести окружающих в заблуждение. Так однажды в детстве, будучи еще совсем маленькой девочкой, Элеонор нарядилась в платье принцессы и расхаживала по деревенской ярмарке, думая, что селяне в самом деле принимают ее за представительницу знатных кровей.
— После выигрыша во мне просыпается зверский аппетит, — заявил Синклер. — Как вы смотрите на то, чтобы поужинать в моем клубе?
— А может, лучше в моем? — ответил Ле Мэтр — или Француз, вспомнила Элеонор. — Принимая во внимание некоторые обстоятельства относительно мистера Фитцроя, — добавил он, выразительно посмотрев на товарища.
— Ерунда! Он не представляет никакой опасности, — заявил Синклер, хотя Фитцрой требовал сатисфакции с тех самых пор, как его выкинули из окна публичного дома. — Что скажете насчет холодного мяса, сыров и портвейна, лучше которого не подадут даже в клубе Француза?
Элеонор не знала, что ответить, — события продолжали развиваться в стремительном темпе, и она была не в силах их обуздать.
Так как возражений не последовало, Рутерфорд назвал идею Синклера замечательной и громко постучал костяшками пальцев по окошку за головой.
В открывшемся окошке показалась голова кучера.
— Пэлл-Мэлл, клуб «Лонгчемпс», — бросил Рутерфорд.
Извозчик кивнул, окошко захлопнулось, и карета, громко стуча колесами, припустила вперед по деревянному мосту.
Плотно прижатая плечом лейтенанта Копли, Элеонор откинулась на спинку плюшевого сидения, раздумывая, чем может закончиться столь восхитительное приключение.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Утром, одевшись и даже не выпив кофе, Майкл первым делом проведал птенца поморника, которого успел окрестить Олли в честь другого несчастного беспризорника — Оливера Твиста.
Решить, что с ним делать (или с ней, так как выявить пол птенца на этой стадии развития крайне сложно), было весьма непросто. Взрослые поморники, к слову сказать, птицы довольно подлые, имеющие скверную привычку нападать на слабых. Майкл своими глазами видел, как два поморника отвлекали самку пингвина от потомства, а когда выманили ее на приличное расстояние, один из них выхватил пингвиненка из гнезда, утащил в сторону и расчленил пищащее создание на фрагменты. То же самое они могут сделать и с Олли, рассуждал журналист, пока птица немного не подрастет и не оперится. Однако после консультаций с несколькими сотрудниками базы, включая Дэррила, Шарлотту и гляциологов Бетти и Тину, он пришел к заключению, что наилучшим местом для Олли будет защищенное укрытие где-нибудь снаружи.
— Если вырастишь его здесь, он никогда не сможет приспособиться к жизни на воле, — сказала Бетти, и Тина горячо ее поддержала.
Женщины своими белокурыми волосами напоминали Майклу валькирий.
— Устрой птенца на ледовом дворике позади нашей лаборатории, — сказала Тина, — и он сможет брать лучшее из двух миров.
Ледовым двориком называли небольшую огороженную площадку позади гляциологического модуля, где на промаркированных стальных подставках хранились, словно бревна, цилиндрические пробы льда, которые ученые готовили для распилки и анализа.
— У меня как раз освободился контейнер из-под замороженной плазмы, — добавила Шарлотта. — Думаю, из ящика можно было бы соорудить неплохой кров для твоего малыша.
Разговор все больше напоминал Майклу обсуждение школьного задания на уроке биологии в младших классах.
Шарлотта принесла медицинский контейнер, и они пристроили его в углу огороженной площадки, после чего Дэррил нырнул в ближайшую дверь и вышел из нее уже с кусками сушеной селедки, которой кормил свой собственный плавающий зверинец. Несмотря на то что он — или она? — очевидно, изрядно проголодался, птенец не сразу притронулся к еде. Казалось, бедняга только и ждал, что вот-вот откуда- нибудь выскочит более крупный братец и отберет пищу. Приходилось признать, что Олли был изначально запрограммирован на гибель.
— Мы, наверное, слишком близко стоим, — предположил Дэррил.
Шарлотта согласилась.
— Оставь селедку возле ящика, и пошли отсюда, — сказала она, ежась от холода.
Они разбрелись по комнатам и легли спать, погрузившись в беспокойную дремоту людей, измученных неспособностью отделить день от ночи.
И вот теперь утром Майкл первым делом отправился проверить своего питомца. Кусочки селедки исчезли, но действительно ли их съел именно Олли? Мерзлая земля ледового дворика была заметена легкими наносами снега, похожими на тонкие белые перья, однако Олли нигде не было видно. Майкл снял темно-зеленые солнечные очки, опустился на колени и заглянул в глубину контейнера (Шарлотта оставила в нем деревянные опилки, которыми были пересыпаны пакеты с плазмой крови). Оказалось, что даже их самодельное гнездо замело снегом и ледяной крупой. Майкл собрался было прекратить поиски, как вдруг заметил в дальнем углу что-то черное и блестящее, словно морская галька, — крошечный немигающий глаз птенца. Свернутый в клубок, Олли напоминал грязноватый снежок.
— Доброе утро, Олли.
Птенец уставился на него, не проявляя ни страха, ни признаков того, что он узнал своего опекуна.
— Понравилась селедка?
Не получив ответа, журналист вытащил из кармана два ломтика бекона, которые тайком прихватил на кухне по пути на ледовый дворик.
— Надеюсь, твоя религия позволяет есть некошерную пищу, — сказал он, кладя бекон в
