играл на мобильнике, кто-то разговаривал, хотя это и было затруднительно, кто-то спал. Химик, например, выудил из своего необъятного баула какой-то журнал с анекдотами и погрузился в чтение. Он всегда так — либо увлечённо читал, либо мгновенно засыпал. Второй журнал он сунул Сотникову, тот кивнул и тоже уткнулся в текст или, скорее, стал разглядывать картинки — трясло изрядно, да и свет был тускловат, поэтому лишний раз напрягали глаза или фанатики чтения, или просто не очень заботящиеся о здоровье люди. Одно другого не исключало, кстати.
Однако полёт всё тянулся и тянулся. Сорок минут, час, полтора… Некоторые начали с интересом посматривать в иллюминаторы, хотя в темноте разглядеть что-либо было проблематично. А потом вертолёт начало крутить.
Многотонную машину вертело вокруг своей оси, как юлу, всё быстрее и быстрее — похоже, что-то случилось с хвостовым винтом. Однако прежде чем сидящие в салоне осознали это, вертолёт накренило и с размаху ударило о землю. Люди — и бодрствующие, и так и не проснувшиеся — полетели в одну кучу вместе со своими вещами, грузом, какими-то железками. Лампы в салоне синхронно погасли, и наступила темнота…
Сколько они лежали и кто первым пришёл в себя и попытался выбраться из образовавшейся в результате падения кучи-малы, сказать трудно, однако произошло это уже после того, как заглохли турбины, — на этом, вспоминая те минуты, сошлись все. Сначала народ шевелился вяло — ничего удивительно после такого удара, да и наступившая темнота отнюдь не способствовала активности, однако вскоре салон осветился неверным, колеблющимся светом — кто-то догадался щёлкнуть зажигалкой. Потом появился второй огонёк, третий, зажёгся фонарик — у кого-то в зажигалке нашлась такая неожиданно востребованная безделушка. А потом народ стал, постанывая и матюгаясь, выползать из кучи, а секунду спустя распахнулся чудом не заклинивший люк, и в салон хлынул неожиданно холодный воздух и целая гора снега.
Примерно час спустя выжившие в авиакатастрофе и сохранившие при этом какие-то остатки здоровья подвели первые и весьма неутешительные итоги. Судя по всему, у вертолёта отказал хвостовой винт и потерявшая управление машина рухнула на землю, зарывшись в глубокий снег почти на две трети. Каким-то чудом корпус вертолёта выдержал и турбину, которая в момент падения ещё работала, не сорвало. «А то бывает, — как авторитетно заявил уже побывавший до этого в подобной катастрофе Шурманов, — что турбина от удара сминает корпус и проваливается в салон». Сейчас, правда, то ли сила удара была не столь велика, то ли конструкция оказалась попрочнее. А может, снег смягчил удар, кто знает… Пилоты, конечно, в таких вещах должны были разбираться, но где теперь эти пилоты? Кабина была разбита буквально в лепёшку. Одного из пилотов выбросило при падении и буквально насадило на сук некстати попавшейся на пути сосны, у второго даже головы не нашли — снесло ударом. Бортмеханик, правда, оказался жив, но был без сознания, и, судя по всему, ударило его так, что мог и не выжить. Во всяком случае, то, что сломаны нога и обе руки, видно было сразу, да и рёбра, похоже, были помяты. Именно такой диагноз выдал Гриша- ситовой,[7] сказав, что он такого в Чечне навидался. Грише поверили безоговорочно — несмотря на относительную молодость, он успел не только бросить пединститут и отслужить срочную в морской пехоте, но и послужить по контракту и даже повоевать, был ранен и, вероятно, знал, что говорит.
В той или иной степени при аварии досталось всем. Один пассажир погиб — при падении какой-то металлический обломок угодил ему в висок. Относительно целым остался только Вася-химик, хотя его и тошнило периодически, похоже, из-за сотрясения мозга. Остальные отделались переломами, вывихами, ранами, к счастью, не слишком серьёзными. Всё-таки русские морозы, вынуждающие носить тёплые куртки и полушубки, имеют и свои плюсы. Например, позволяют держать тела в относительной безопасности. Тёплая одежда обладает приличной толщиной и изрядно смягчает удары, да и расхаракиренная куртка — это далеко не то же самое, что распоротый живот.
Осмотреться тщательнее мешали не только и не столько ушибы (огромное количество адреналина в крови неплохо снимает боль), сколько темнота, поэтому решено было ждать утра. Вынеся трупы, кое-как задраив люк и завернувшись во всё, что нашли (у кого-то был с собой свитер, а кто-то и зимнюю робу с собой прихватил), люди кое-как разместились в искорёженном, быстро остывающем салоне. Одним повезло заснуть, другие просто сидели или лежали, закрыв глаза или таращась в темноту, но все дрожали от холода…
Утро радости не добавило — ночью умер механик, а когда вылезли наружу, то оставалось только удивлённо присвистнуть. Хвоста у вертолёта просто не было, чуть позже его обнаружили метрах в двухстах, он торчал, косо воткнувшись в снег. Фюзеляж вертолёта был пробит в нескольких местах, однако баки уцелели. Впрочем, будь иначе, скорее всего, никто не дожил бы до утра. Да что там до утра, сгорели бы вместе с вертушкой сразу после падения. Но самым плохим было то, что вертолёт лежал в лесу, да ещё на горном склоне. Ну не могло здесь быть ни леса, ни гор — по дороге к Усинску большую часть пространства занимает тундра, ближе к городу, правда, лес, но гор там нет точно. Получалось, что вертолёт отклонился от курса и, похоже, ушёл на восток или, скорее, на юго-восток. Ближайшими горами были Урал на востоке и Тиманский кряж на западе, но на Тимане горы невысокие, сильно выветрившиеся, поросшие лесом, а здесь невооруженным глазом было видно, что леса вокруг не так и много. Химик как единственный почти целый кое-как залез на ель и с вершины увидел вполне даже приличные скалы и авторитетно (а то как же, он родился и почти всю жизнь прожил в Ухте, что в самом сердце Тиманского кряжа) заявил, что на Тиман это совсем не похоже, а вот на Урал (бывали, знаем) — очень и очень. А это значило, что вертолёт, во-первых, отклонился от курса очень сильно, а во-вторых, что искать их будут совсем в другом месте. Впрочем, как все слышали, на вертолёте должен быть радиомаяк, поэтому надежда, что их найдут, всё-таки оставалась, хотя, конечно, если и найдут, то не сразу — это понимали все.
Так или иначе, надо было обустраиваться. В первую очередь провели инвентаризацию всего, что было, и сразу же заполучили скандал. Серьёзный скандал, по полной программе. Одна из поварих, когда кто-то полез смотреть её сумку, завопила, что не даст никому копаться в её белье. Не больно-то и хотелось, но кому-то пришла в голову мысль, что для женского белья здоровенная клеёнчатая сумка «мечта оккупанта» не только великовата, но и тяжеловата. Отчаянно вопящую повариху отодвинули в сторону и обнаружили, что в сумке не только и не столько бельё, сколько мясо, колбаса, консервы и ещё много чего. И вот тут поварих на полном серьёзе захотели убить.
— Б…! С…! — вопил, потрясая кулаками, один из стропалей. — Мало того что обсчитывают, недокладывают да за наш счёт жрут, так ещё и крадут у нас же!
Дальше было просто непечатно и многоэтажно. Все были с ним согласны полностью и безоговорочно, некоторые выражали свои эмоции куда более выразительно, но… Русский человек отходчив. Поварих не стали ни убивать, ни даже выгонять из вертолёта (что было бы тем же убийством), надавали, конечно, плюх, этим и обошлось. А потом кое-как начали устраиваться и кое-кто даже пропустил шуточку насчёт того, что не будь у них в команде таких вороватых поваров, то пришлось бы или с голоду дохнуть, или этих же поваров жрать, благо толстые, откормленные. А так — ничего, живём, ребята!
В вертолёте нашлись топор и пара лопат, почти у всех были ножи, были кое-какие тёплые вещи. Люди хоть и кривились от боли, но смогли и утеплиться, и соорудить подобие печки-буржуйки, и заготовить дров. Остатки топлива из баков пригодились на растопку, и вскоре салон уже освещался — пусть и кое-как, отблесками огня из самодельной печки (без нужды батарейки в найденном там же фонаре решили не тратить), — температура медленно, но верно поднималась, и жизнь стала казаться не такой уж и пропащей.
Два дня они ждали, потом погода испортилась, пошёл снег, окончательно засыпавший обломки вертолёта, и людей охватило уныние. Похоже было, что их не найдут — если и искали, то совсем в другом районе, а радиомаяк, очевидно, не работал, иначе спасатели давно бы уже прилетели. Жгли, правда, костёр, пытаясь дымом обозначить своё местонахождение, но без толку. А ещё через сутки стало ясно, что еды, даже в режиме строжайшей экономии, хватит ещё на сутки — и всё, суши вёсла…
Вот тогда Вася-химик и решил попытаться выйти к людям. В конце концов, рассудил он, очень уж далеко от реки Печоры, главной водной артерии этих мест, вертолёт отклониться не мог, и, если идти на запад, рано или поздно в неё упрёшься. А где река, там люди. Авантюрный план, конечно, но лучшего никто предложить всё равно не мог, а с учётом того, что у сломавшего обе ноги Шурманова, похоже, начиналась гангрена, то и времени тоже не оставалось. Правда, идти приходилось одному, остальные всё-
